Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

— В углу разговоры не полагаются, — проговорил Иван Сергеевич, дождавшись паузы между облаками. И прибавил — так, будто в кухне были только он и жена: — В кадетский корпус его надо.

— Ты слишком строг.

Иван Сергеевич встал и пошёл с кофе на балкон. Он знал: стоит ему выйти из кухни, как у них начнутся нежности. Из угла-то она его, может, и не выпустит, но горох точно уберёт. Это раздражало.

Под балконом суматошничали машины, улицы покалывал дождь-партизан, кофе обжигал нёбо, дымок сносило на соседний балкон. На крыше дома напротив красовались огромные, ржавые, прогнилые буквы:

КРАСНОЯРЦЫ, БОРИТЕСЬ ЗА ГОРОД ВЫСОКОЙ КУЛЬТУРЫ!

Когда знакомые его спрашивали: «Ну, как на работе?», — он неизменно отвечал: «Как всегда, вешаемся». Иван Сергеевич преподавал историю и обществознание в школе. Дети — гнусные и непослушные создания.

У него в классе был напешник. Сегодня доложил: оказывается, школьники учинили организацию «Народная расправа» — супротив него, Ивана Сергеевича! Стало понятно, куда делся журнал, кто обоссал тряпку и почему каждую неделю ему приходит «Прибыльное свиноводство».

Кошечка перебежала дорогу в неположенном месте, её чуть не сбила машина: сердце Ивана Сергеевича съёжилось: он случайно вдохнул трубку лёгкими — дым оцарапал горло: ещё долго пришлось отплёвываться.

Ничего! Он им спуску не даст! Списочек у него здесь — в кармане. Завтра Иван Сергеевич снесёт его к завучу… А если не поможет — у него есть свои методы. Выносить детей на стульях в коридор — это в прошлом: так ни уважения, ни страха не добьёшься. Зато он может подавить любую инициативу. Фига без масла им, а не театральный кружок! И хороший друг в органах есть. Раз — звоночек… Будет им расправа!

Вечернее небо слоится: стылые облака сверху, тёплые — стелятся ниже. Луна скромно выглядывает… Нет, ладно бы только дети, — но и коллеги-то ничем не лучше: худоумные сплошь. В прошлый четверг к Ивану Сергеевичу подошёл учитель литературы и сказал что-то вроде:

— Опять про Пушкина им рассказывать… Уже не могу. В печёнках этот Пушкин у меня сидит! И хохочет…

Иван Сергеевич тогда хмыкнул и промолчал. Он давно подозревал, что учитель литературы едва осилил букварь…

Ванька вот совсем не читает. Как он в школу-то пойдёт? Будут говорить — у Ивана Сергеевича умственно отсталый сын. И говорить-то будут те, которые сами отстали! Директриса читает Флобера по-русски. Завуч — не знает, когда была Египетская кампания Наполеона. Учитель физики не отличит Второзаконие от Послания к Римлянам. А на физрука можно экскурсии водить. Это интересный экземпляр: мыслительный процесс он остановил очень давно.

Притом ведь травят, ведь интригуют, ведь думают, что Иван Сергеевич зазнаётся… Не понимают, что такое трудиться во имя общего дела. Думают, образование — это шутки. А что плохого в том, чтоб требовать уровня от учителей? Провинция!.. Но в Москве, пожалуй, того хуже: они всё знают, — но ничего не понимают.

Иван Сергеевич постучал трубкой о перила: вытряхнул пепел и вернулся в комнату. Кофе давно сделался невкусным.

— Встаём завтра в семь? — спросила жена. Столп полотенца высился над её лицом. Она успела уже помыться и красила ногти на ногах.

— Да, в семь.

Ограниченная, слабая, ничтожная. Сказал ей что-то про Рембо, а она спросила: «Это Рэмбо который?». Как Иван Сергеевич умудрился связаться с ней? Он сам не знал. Живут теперь в этой душной однушке — как клопы.

— Завтра твоя очередь вести Ванечку в детский сад, — прибавила она.

— Я знаю.

— Если он будет хорошо себя чувствовать…

— Он уже хорошо себя чувствует.

Иван Сергеевич прошёл в кухню: гороха, разумеется, не было.

— Вставай, — сказал он.

Ванька встал и бросился к отцу. Чуть не плача, обхватил его ногу:

— Я так больше не буду, пап! Никогда-никогда!

Иван Сергеевич осклабился. Это мать его научила. По голосу слышно.

— Ступай в постель, — проговорил он.

— А мультики?

— Я уже сказал: никаких мультиков.

— Но па-а-ап!

— Я сказал — в кровать.

Опустив плечи, Ванька смиренно пошёл чистить зубы.

Ещё некоторое время Иван Сергеевич просидел на кухне с брюхатой книжкой. Ему не нравился Сартр — левый дурачок, — но он читал.

Познал ремень Ванька ещё год назад. Насмотревшись мультиков, он решил выдвинуть ящики в комоде, на котором стоит телевизор, — лесенкой — и пойти по ним. Телевизор разбился и ушиб Ваньку. Совсем сдуреет он от своих мультиков! А теперь ещё и на отца руку поднимает… Как он не понимает! Дом — тыл воина. А когда тыл оказывается фронтом…

Десять вечера. Буквы расплывались и впитывались в бумагу. Иван Сергеевич выключил лампу и ушёл с кухни. Жена уже давно храпела, телевизор горел. Не чистя зубов, Иван Сергеевич лёг и нажал кнопку пульта. Может, он не прав? Может, он слишком строг с Ванькой?

Иван Сергеевич уснул. Было поздно.

Ванька всегда мечтал попасть в переплёт. У него была чудо-труба, куда заглядываешь, а там миражи и цвета, — калейдоскоп называется, — но это было не то. Ему хотелось приключений — как в мультиках. Раз он полез в детском садике под шкаф — там должен был быть проход в другую страну, ему кто-то из старших рассказывал. Но Ванька запутался волосами и расплакался: его воспитательница ножницами выстригала.

Папа у него злой дракон и не понимает, зачем Ваньке лезть под шкаф и чего в другой стране может быть такого, чего нет в этой. Ведь в детском саду такие вкусные завтраки! А Ванька ненавидел манную кашу: он её обычно кому-нибудь за шиворот отправлял: девчонке какой-нибудь.

А какой у Ваньки Человек-паук был! Не расставался с ним ни на секунду. Когда в детский сад приходил и Мама снимала с него колготки, Ванька сразу же прятал Человека-паука в трусы, чтобы ему никто голову не откусил. Есть у них один — что ни покажешь, всегда спрашивает: «А можно посмотреть?» — и в рот суёт. Другой — ещё хуже: жить не может без того, чтобы раз в неделю в кого-нибудь втюриться, а потом ходить следом с открытым ртом. Как-то он за Ванькой ходил даже. Но тот его быстро проучил: схватил за нос и через всю комнату протащил, а потом его маму уродиной назвал. Во Ванька какой!

Друзей у него нет, конечно. Девочки дуры, мальчики — любят Бэтмена и спят на сончасе. Хуже всего, что их та страна под шкафом — пугает только. А Ваньку — и пугает, и манит. Он был бы совсем смелый, если бы не собаки. Эти мохнатые чудища всегда лезут, хотя и на верёвочках обычно. И главное, лижутся и дышат невкусно.

Да, Ванька был трусоват.

Гораздо лучше, когда Мама приходит, дышит на него цветами и своей длинной рукой берёт его за ручку. Ещё Ванька любил, когда они заходили в магазин и Мама разрешала ему помочь понести пакеты, — Ванька цеплялся в один и помогал.