Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

Вернулся я, значится, в царство баб (я ж равных хотел, а не мудаков), — сплин напал. Барагозили как-то: я, Люся, Глаша, Наташа и ещё кто-то. Я каких-то свинских состояний тогда достиг. Валяюсь на ковре, заблёванный, удивляюсь, что лампочка ещё не разучилась светить. И кто-то спрашивает: «Стёп, где у тебя пакеты?» Я ему: «Да нафига?» — и смеюсь как дурной. Кто-то — мне: «Мусор вынести». Ну, я стягиваю с себя джинсы, подаю. Мне говорят, очень серьёзно, что это не пакет. Я заявляю, что если завязать штанины, то пакет не хуже, чем в «Ашане». Мне говорят: «Но это джинсы, Стёп». Я отмахиваюсь по-барски: «Да у меня ещё есть!»

Потом ясность — моментальная. Смотрю: а с моими джинсами в руках парень стоит — вылитый я. И ушёл. Я спрашивал девчонок: его Люся, кажется, привела, — но она была не в курсах, кто он такой и откуда взялся.

Я потом его в магазе встретил — месяца через полтора. Заобщались. Оказался начитанный и здравый: и, знаешь, не сноб какой. В правильной степени безответственный как-то. Мы с ним на дереве сидели и пиво лакали.

Его Стефан звали.

Ну, потом, ясень пень, началась херотека. Я его с подругами свёл, на пары притащил, к себе жить позвал, — он везде свой стал. Но фильмов — он смотрел чуть больше, чем я. Книжек — читал чуть больше, чем я. Нос у него — чуть правильней, чем у меня. Скоро Глаша от меня к нему ушла, а Наташа — мама моя — уже ему готовила завтрак, а не мне.

Говорю, короче, ему: «Надо поговорить, по-мужски»; он мне: «Давай». Выходим во двор, садимся на качели. Он начинает: «Стёп, ты мне друг, конечно, но я не виноват, оно само так получилось». Я ему: «Стеф, ты мой друг, конечно, но ты ведёшь себя как гнида», — и сплюнул. «Ты прав, тупо вышло. Прости, — говорит. — Знаешь, а поезжай ты в Питер на недельку, а я всё улажу. Билеты я тебе куплю». Ну я чё — с подозрением, но уехал. Всё-таки халявный Питер, хэ-хэ…

Приезжаю, а все мне: «Ой, как ты со Стёпой нехорошо!» Смотрю в паспорт себе: там Стефан, а не Степан. Думаю: вот весело-то! Иду в универ, нахожу Стефана, спрашиваю, чё за херня. А там зачёт: он идёт отвечать вместо меня. И так ловко, так нагло, так свободно, что я сжался весь и замолчал. Ответил он на «отлично», и мы в коридор пошли. Там я ему в горло вцепляюсь и кричу: «Отдай!» Он спрашивает: «Что?» Я ему: «Себя!»

Ну, бабы налетели, меня ликвидировали. В Москве житья нет, все за Стефана держат. Думал в Питер податься, знакомые есть, — но все бабы. А кто парни — вглядишься, такая же баба и есть. Из друзей у меня остался только я. Да и тот не я. Ушёл я из этого зоопарка, короче. Ты, кстати, если задолбаешься, — тоже к нам иди. Рады будем. Дальнобойщики же почти как моряки. Только корабли у нас — сухопутные. Хэ-хэ!

— А сейчас вы по паспорту кто? — спросил я, крутя гранёный стакан.

— Стефан. — Он махом выпил чай. — Ну чё, поехали?

Я скупо кивнул.

Снег снова хрустел под ногами. Вокруг чёрная глушь — уйдёшь, потеряешься, не доорёшься. Вскарабкавшись в кабину, я бросил взгляд в зеркало: последний фонарь уютно махал нам вслед.

— И вы довольны? — спросил я, снова вглядываясь в дорогу.

— Да ничего, да. Почти одиночество — ну, банда есть, конечно, но это по рации больше. Надоест — кого-нибудь вроде тебя подберёшь. А так… Ездишь, тыры-пыры. Без напрягов. Правда, начальница сучка, ну да где ж без недостатков? Не положено! Хэ-хэ! Да. А помню, когда в школе…

Неторопливость фуры, посвист ветра, бурчание мотора — дорога убаюкивает. От пирожков и похлёбки всё тепло ушло в ноги. С видом очень внимательного слушателя — я дреманул.

— Елабуга, — раздался голос.

— А? Что?

Фура стояла и щёлкала метрономом.

Поблагодарил, открыл дверь, больно спрыгнул и поскакал на месте. Огоньки подмигнули красным, и Стёпа покатил в Набережные Челны. Передо мной была развязка: на картах они выглядят красивыми бантиками. Перебегая дорогу, я поскользнулся и полежал. Машин всё равно нет. Фонарей, кстати, тоже. Прошёл под мостом, налево тропинка — мне туда.

Плетусь по чёрной каше обочины. Луна вычерчивает мою тень на ходунках. Жиденькая полоска пихт — убегает вправо. Сзади — робкие огни неразличимого городка. Напереди и влево — необъяснимое, неухватимое русское поле: без ряботцы и следов, ровное, свежее, слегка взъерошенное ветром. Я в восторге. Я напуган. Я мёрзну.

Ночь цепенеет от стужи, дороги назад уже нет. В носу вяжет от мороза. Два ночи. Нацепляю на руку отражатель, зажигаю налобный фонарик и распутываю окоченевшие наушники.

Ветер смолк. Отбиваю дырявым ботинком ритм. Я порядком ушёл от развязки (всё лучше, чем на месте стоять). Машину прождал минут сорок.

Темп ничего: легковушки километров на сорок-пятьдесят — мне и это за счастье. Подбирали узбек («да чито твой Омск-то тибе? ти в Андижян езжяй; я тибе номер брята дам»), дедок с фикусами («делать тебе, что ли, не хрен?»), бывшая автостопщица («а дальнобой этот мне говорит: „да чё, я нормальный мужик, у меня квартира в Кропоткино; во! мне как раз жена недавно изменила! а давай мы ей отомстим?“»), специалист по Сервантесу («это принцип приключения: больше невзгоды — больше вознаграждение»), уральский Бодхисаттва («сидел Господь, значится, и несуществовал: дай, думает, придумаю человека, чтобы он в меня верил») и питерский поэт («меня вдохновляют холод, голод и пустота; ну, короче, Россия»).

Спал урывками, ел холодные консервы и хлеб. На второе утро приближался к Екатеринбургу в занемогшей «девятке» — болотно-зелёной, вострой: в детстве мне казалось, что это очень крутая машина.

Здесь можно курить, приоткрыв окошко: ветер норовит похитить уголёк. Навстречу — пушистые облака и солнце, рассевшееся по веткам. Снег, дорога, небо — всё смазалось. Земля убегала. Я ехал, не чувствуя, не веря в пространство.

За рулём — Валера: бывший электрик. Его черты удивительно правильны. Благородно впалые щёки, синие глаза, плавный подбородок, седина попугаем. Голосом похож на печку: его треск и тепло успокаивают:

— Нас вот клеймами наставили: пьёте и деньгу вымогаете, мол. Не скрою, коллеги у меня и такие, и сякие, — но профессия-то не в том совсем. Мне это всегда душевное что-то было, понимаешь?

Вот вызов, например. Стояк забило, трубу прорвало, света нет — разное бывает. Я больше всего неполадки с электричеством люблю. Если когда зво́нят, подумаешь: «Хоть бы электричество!» — точняк будет вода. А не будешь думать — счастливая карта: электрика. Но если спецом думать: «Только бы вода», а самому фигу в кармане держать, — точно вода будет и какой-нибудь атас на подстанции. Ты представляешь?