Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

А дома-то как хорошо! Тут есть игрушки и мультики. Иногда пол превращается в лаву — и приходится прыгать по диванам и стульям. Или можно размотать нитки — как паутину — и лазить в ней, спасаясь от огромного паука. Или лазерную указку взять и на улицу светить, стараясь выманить снайпера. Вот это приключения!

Он пробовал раз в садике рассказать, а его не поняли и засмеялись.

Зато как хорошо болеть! По ночам страшно, конечно, всякие духи приходят и бабайка грозит, но зато днём хорошо как! Ванька — один, сам с собой! И никто не запретит пить холодный сок.

Хотя вообще-то и днём страшновато. Ванька раковину взял и открыл — стаканчик помыть от акварели. Он крутит колёсико, крутит, — а оно не останавливается. Вода бьёт по жестяному дну раковины и уже никуда не утекает. Дверь квартиры заперта. Ванька вдруг понял, что сейчас утонет.

Сначала он думал о Маме и плакал. Потом решил полистать комиксы, но опять плакал. Тогда решил написать записку: чуть-чуть писать он умел:

МАМА, ПРОСТИ, ЧТО Я УТОНУЛ!

Как Ванька и знал, вода уже прыгнула из раковины и плюхнулась на пол. Он побежал к телефону и ткнулся пальцем в колесо с циферками. Номера мамы он не знал, папиного тоже. Невозможно! Он — Ванька — сейчас утонет! Будут потом говорить: был у нас один, в страну под шкафом бежать хотел, а потом утонул. Ванька решил лучше плакать.

Вдруг он вспомнил, как Мама говорила ему своим голосом-колокольчиком: «Если пожар — звони 01. Если грабители — звони 02». Кто такие грабители — Ванька не очень знал и потому набрал 01.

Он что-то протараторил, сказал, что его заперли, и назвал адрес. На кухню Ванька не ходил: он сидел на спинке дивана, обхватив коленки.

Постучали в окошко: Ванька открыл. Это были люди в мешках и касках. На кухне они ужасно рассмеялись, хотя дело, вообще-то, было очень серьёзное. Один из них — с большой волосатой рукой — что-то поделал с краном, и вода остановилась. Люди в касках ушли в окно. Ванька за ними закрыл.

Мама вернулась первая: она смеялась и целовала Ваню.

— Соседей затопить решил? А платить-то нам! — Папа вернулся злой.

Ванька негодовал. Он тут чуть не утонул, а папа ещё и злой! Папы вообще-то радоваться должны, когда у них сыновья не тонут.

— Ты ничего не понимаешь, — проговорил Ванька тоненько, но грозно.

— Следи за языком, — предупредила Мама, и Ванька понял, что они заодно. Он глубоко-глубоко вздохнул. И решился:

— А он… А он… А он всё равно дурак!!

Папа медленно повернулся и страшно зашагал на кухню. Ванька испугался, схватил кружку и бросил. Промах. Но всё равно — дракон заорал и стал лупить Ваньку по попе. Мама стояла и тряслась, как в маршрутке.

— Папа! Папа! Папа! — кричал Ванька.

Бьющий запыхался. Он взял банку и насыпал гороху на пол.

— В угол! — сказал он.

Мама кивнула Ваньке: иди. Он уныло поплёлся и бухнулся на горох. Папа смотрел, доставая трубку из кармана.

— И никаких мультиков! — прибавил он.

— Но па-а-апа!!

— Это я к тебе на «ты», а ты ко мне — на «вы», — говорил он, со спичкой у рта. — И не папа я тебе, а Иван Иванович. Понял?

Ванька обернулся со злобой:

— Когда я вырасту, а ты снова будешь маленьким, я тебе тоже ничего не буду разрешать!

— Ты куда едешь-то?

— В Омск.

— Ни хрена себе! У тебя там друзья, что ли?

— Нет. Могилу Летова хочу навестить.

— О-о! Так бы и я с тобой сгонял. — Он щёлкнул ртом. — Но вот — груз.

Стёпа подобрал меня между Владимиром и Нижним. Я чувствовал себя не в своих штанах: стоял и леденел, вытянув руку шлагбаумом. Теперь — фура: тут жарко натоплено и пахнет пропотелым свитером — Стёпа сидит в тельняшке, шортах и шлёпках. На вид ему нет даже тридцати.

— А чего один? — Он смахнул пот с колючей макушки. — Не стрёмно?

— Да нет, я не новичок. Я и до Байкала доезжал.

— Много приключений было?

— Да нет. Скука в основном.

Стёпа был прав: сподручней ехать вдвоём. Но если бы мне было с кем ехать в Омск, я остался бы в Москве. Кочевал бы по невымытым стаканам…

Это была тупая идея. Холод давно переплюнул девятый круг Данта. Снега насыпало щедро: утеплённая палатка не поможет. Выход один — сто́пить без перерыва. Спать можно и в машинах, люди обычно понимают.

Боковое стекло заиндевело, старая фура. Конечно, Стёпа подобрал меня из жалости: я походил немного на капусту: хилое пальто, три свитера (верхний чёрный и с горлом), ботинки с вентиляцией, тощий рюкзак. Самая тёплая вещь — шапка: на меху, с ушами и оторвавшейся завязкой.

— А вы докуда едете? — спросил я.

— До Набережных Челнов. А ты через Уфу собираешься?

— Думал крюк через Ижевск дать. Не хочу через Казахстан.

— А чё? Там, может, потеплее. Хэ-хэ! — Стёпа закашлялся. — Можешь попробовать до Челябы, а там на Екат. Там много машин должно ездить.

Вечер наставил небу тумаков: бледно-серый, бледно-синий — сплошной фингал. Деревья были костистые и приснеженные, — они быстро сменяли друг друга. Когда мы ехали по глухим полям, — последние лучи солнца бросали на снежную простыню удивительный блеск. Намело изрядно, — мы гнали как бы по оврагу, окружённые со всех сторон неприступным снегом. Трасса была чистенькая, в лёгких пролёдинах. И двойная сплошная неслась, то правея, то левея, — но не обещая конца.

Я жадно смотрел на дорогу.

Разговаривать было не о чем. Самое смешное, я не чувствовал разницы с Москвой. Хотя в музыке Стёпа шарил. Знал «Хуго-Уго», «Тихий Зайчик» и «Оргазм Нострадамуса». Любил Д’ркина, Башлачёва и Фёдорова.

Тоску это не слишком разгоняло.

— У меня же флэшка есть! — Щурясь, он потянулся к магнитоле.

Пока небо кто-то красил фиолетовой гуашью, я с удовольствием слушал балладу про древнерусскую тоску. Вдруг раздался голос Летова.

— Не надо. Пожалуйста, — сказал я.

— Ладно. — Он переключил на «Наутилус».

По обводной мимо Нижнего Новгорода. Работки, Лысково, Чернуха, Анатольевка, Совхозный, — Стёпа надеялся доехать до полуночи.

Остановились в придорожной забегаловке: пластмассовый трактир. Посетителей были только мы двое; продавщица у кассы ёжилась в куртке. Лампочка иногда подмигивала, в жестяные стены бился ветер. Мы хлебали какой-то суп, наломав в него хлеба.

— Послушайте, Степан, а чего вы в дальнобойщиках-то забыли? — Я положил ладонь на стакан с чаем. Тепло.

— Да бабы это всё, — проговорил он, давясь простывшим пирожком.

— Вас бросили?

— Ну нет! — Стёпа прожевал пирожок. — Тут другое. Меня, видишь, всегда Люси, Глаши и Наташи окружали. Отец разбился, все дела. Я ничего, школу отмучил, поступил на истфак. Ну, царство баб, тыры-пыры. Я как-то взвыл, сказал подруге, что не хватает мужской компании. Тогда с её парнем и компашкой ихней в лес поехали. Я-то думал: костёр, гитара, рокенролл, — а вместо этого на джипе катали по говну. И приставали друг к другу: типа в шутку. Ещё соревнование «чей шашлык круче» замутили. И такая всякая херня. А! Ещё сидели и обсуждали, что будет, если мне горло перерезать, ага. Ну, я таких приколов вообще не понял, — до рассвета на станцию попёхал. Часа два ждал элку и часов пять до Москвы хреначил. А горло они всё-таки перерезали кому-то. Ну ничего, зашили.