Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

Старушки засуетились, собрали вещи и уковыляли. Глядя им вслед, она вдруг обнаружила, что на противоположном конце скамейки, на самом краешке, как и она, сидит молодой человек, сосредоточенно делая наброски на листе бумаги размером со сложенную вчетверо газету. Сражаясь с ветром, он держал листок под таким углом, что Элоди не могла разглядеть, что он рисует, но она привстала и вытянула шею. Он искоса глянул влево, а когда их глаза встретились, он не сразу, но отвел взгляд и покраснел, как гипертоник. Парень был рослый, лицо у него было выразительное, с тонкими чертами, он был юн, как и она, и так застенчив, что пунцовел против собственной воли. Для нее это означало, что он – хороший парень. И еще это означало, что он, наверное, не решится приблизиться к ней.

Поэтому она сама подвинулась к нему и заглянула в листок, над которым он трудился. Эффект был просто ошеломительный. Ее присутствие настолько сильно подействовало на юношу, что жилка у него на шее забилась так, будто он бежал марафон. А ее потрясло то, что она увидела.

– Какая красота! – восхитилась она. – Это так прекрасно. Чем-то напоминает Леонардо. Просто великолепно.

– Это подражание, – скромно ответил он. – Сейчас такое никому не нужно.

– Об этом не беспокойтесь, – заверила его Элоди. – Мы живем во времена варваров. Как и полагается, то, что перестало быть искусством, слилось с рекламой, как мертвое дерево, обвитое плющом, но в любом случае вы не обретете свой собственный голос, пока не станете старше. – («Пока не станете старше» – именно это сказал ей Жюль, слово в слово.) – А если найдете его раньше, то этого, скорее всего, будет недостаточно – если только вы не Моцарт.

– Вы музыкант?

Она кивнула:

– Виолончелистка. Еще студентка.

– И я студент. Глядя на вас, я бы решил, что вы юрист или в банке работаете. Может, работаете в НША или занимаете высокий пост в министерстве.

– Правда? Почему?

– Вы очень элегантны.

– Нет, что вы, я вовсе не такая. У меня квартирка размером с кладовку для швабр.

– А моя… – сказал он, прикидывая, с чем же сравнить. – Так, поглядим; ванна находится в гостиной, она же кухня, и она же спальня и прихожая. Но честное слово, вы выглядите так, словно живете в Пасси в пентхаусе на тысячу квадратных метров.

– Нет у меня, – сказала она, – ни пентхауса, ни банка, ни министерства, ни денег. Это мое лучшее платье.

– Зачем же надевать лучшее платье на прогулку в парк в день, когда вот-вот пойдет дождь? Извините меня, если вопрос неуместен.

– Уместен, уместен. И не надо извиняться. Сама не знаю почему, но мне вдруг захотелось выглядеть на все сто. А у меня не так много нарядов.

Воздух наполнился электричеством, светом и тенью. Элоди чувствовала душевный подъем, какого прежде никогда не испытывала. В отличие от того, что она переживала по отношению к Жюлю, тут не было ни грусти, ни обязательств. Казалось, весь мир раскрывается перед ней – доброжелательно, восторженно и непринужденно, словно прекраснейшая музыка. Она выжидала слишком долго, и теперь начался дождь, редкие, но громадные капли, каждая размером чуть ли не с виноградину, зашлепали тут и там, но ее это не беспокоило. Поднялся ветер, молнии замигали на севере Парижа. Элоди и студент-художник вместе отправились искать укрытие. И они так и останутся вместе, на всю жизнь.

Оставшись ни с чем, Дювалье и Арно решились на тактику, которой их обучили еще во время подготовки и которую каждый курсант надеялся никогда не использовать. Если все твои действия безуспешны, значит расследование основывается на ложном фундаменте. Таким образом, ты удаляешь самую мощную опору, на которой зиждется все остальное здание. В убийствах на мосту лучше всего работал метод исключения. Анализ ДНК отсеял всех подозреваемых, в том числе и самого недавнего – Жюля. А что, если кровь, впитавшаяся в мостовой настил, принадлежала не нападавшему или жертвам, а кому-то другому? Кровь у подножия лестницы не совпадала с кровью на мосту. Убийца съехал к Лебяжьему острову верхом на второй жертве, как на санях, но, даже если он не оставил по пути ни капли крови, мог ли он не оставить ни единого кровавого следа ни на второй жертве, ни на набережной, пока убегал? Криминалисты обыскали по метру с каждой стороны пути, по которому, согласно показаниям свидетелей, скрылся убийца, и не нашли ни даже самой крошечной капельки.

А без ДНК следствие оказывалось в еще более безнадежном тупике, так что пришлось начать сначала. Снова тщательное изучение видеозаписей с камер наблюдения и расследование действий каждого члена гребного клуба, кто физически был бы способен совершить нападение, прыгнуть в Сену и выжить. А поскольку речь шла о гребном клубе, то практически каждый его участник был достаточно силен, чтобы все это исполнить. Детективы прошерстили базу данных и начали долгий процесс повторных опросов сверху списка до конца, хотя, чисто интуитивно, уже подчеркнули красным четыре фамилии. Этих четверых, среди которых был и Жюль, они хотели опросить, когда придет их черед, чтобы не нарушать порядок и в то же время не упустить того, кто, возможно, на первый взгляд и не слишком подходит.

Начали они в мае, чередуя просмотр пленок (хотя записи были цифровые, они по-прежнему звали их «пленками»), от которого костенело все тело, и опросы подозреваемых. На встречи они часто ходили пешком, чтобы размяться, побыть на свежем воздухе, потом обедали в разных занимательных ресторанах, после чего отправлялись в какой-нибудь парк и там сидели, читали газеты, обсуждали дело и просто нежились на солнце. Иногда делали необходимые покупки. Они настолько хорошо изучили это дело, что могли читать мысли друг друга.

В первые дни августа, когда французы массово покинули Париж, Арно и Дювалье продолжали трудиться чисто машинально. Большинство людей из списка уехали из города, все текло медленно, о детективах почти забыли, никто не следил за их работой, и стояла такая жара, что даже птицам было лень петь. Под конец дня десятого августа, в понедельник, они вернулись в участок, слегка очумев от яркого солнца на улице. Убитые жарой сухие листья, устилавшие дорожки парков, напоминали, что скоро осень принесет с собой яркие краски и прохладный ветер.

Арно вышел плеснуть холодной воды в лицо, а Дювалье погрузился в кресло, стараясь больше не думать о деле, и краем глаза увидел большой конверт на столе у Арно. Когда Арно появился в дверях, Дювалье сообщил напарнику, что его комиссариат прислал какие-то документы. Арно уселся за свой стол:

– Какие-нибудь очередные изменения в правилах. Вечно они надоедают всякой ерундой, чтобы нам было чем заняться.

Откинувшись на спинку кресла, он открыл конверт – так обращаются с надцатой по счету макулатурной депешей из целой кучи, когда главная забота – не порезаться бумагой.