Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

Был конец марта, солнце топило лёд, ярко-синее небо резало глаза, пахло весной.

Каждый из нас вкладывает что-то своё в понятие «пахнет весной». Для меня оно жизнеутверждающее, будто после долгой зимы вновь вернулось обоняние. Я чувствую запах талого снега, ветер и тепло солнечных лучей на лице. Вот проснулась ещё недавно намертво замёрзшая река и ломает лёд. Вот ещё одна зима, как война, закончилась, давая надежду на жизнь, перемены и движение.

Я на секунду растворилась в мерном Суздальском колокольном звоне, чистом и долгом. Мне хотелось, чтобы он не заканчивался, он делал меня легче и свободнее. В Москве колокола звонили совсем по-другому — когда тревожно, а когда назидательно. Здесь же мне светло и спокойно…

«Если и быть мне похороненной в земле, то здесь», — вдруг подумала я и удивилась своей же мысли. Надо было возвращаться на вокзал. Я пошла по дороге через санаторий.

— Да не переживайте вы так! Привозите бабушку и на полдник оставайтесь! — окликнула меня главврач.

— А что у вас на полдник?

— Запеканка.

Что-то незыблемое есть в запеканке, как в произведении кулинарного искусства, что-то настоящее. Как по клейму на драгоценном металле, по запеканке можно определить уровень еды любого общественного заведения. Запеканка в санатории была отменной.

Я ещё раз полной грудью вдохнула весенний суздальский воздух и отправилась на вокзал.

Уже на Курском раздался телефонный звонок:

— Да, Анна Ивановна.

— Отказались московские, надо решать, — быстро сказала она.

[4]

— Ну что, поедешь в Суздаль?

— Да мне, дочк, всё равно. Избавиться от меня хочешь?

— Зачем мне это? Ты же мне единственный родной человек! Одну я тебя оставить не могу, а сиделки, сама знаешь, только с проживанием сейчас, и комнату им отдельную подавай. Да и сколько их ты уже отправила… А там воздух, физкультура, говорят, даже языковые кружки есть. Всё лучше, чем сидеть безвылазно на восьмом этаже.

— Условия-то как?

— Я удивилась, но очень даже! Я приезжать буду, ты же знаешь.

Решено было ехать на машине. Санаторий предоставлял трансфер, дорогу к тысячелетнему юбилею починили. Добрались за четыре часа.

Приехали поздно. Бабушка молчала, ушла в себя и пустыми глазами провожала сёла, леса, жизнь. Казалось, она отправляется на эшафот.

— Вот, Анна Ивановна, моя бабушка, прошу любить и жаловать.

Бабушка безвольно осела на скамейку, ссутулилась, сгорбилась, даже не попрощалась со мной. Пришлось вызвать двух ночных сиделок, чтобы помочь ей подняться на крыльцо.

— Всё, телефон есть, звони если что, тут же заберу. Правда заберу, ты же знаешь.

Сердце ныло. Да и где та грань, за которой надо отпустить, оставить человека в его собственной судьбе? Или осмелиться и попробовать. Как река, просто ломать этот лёд, чтобы жить дальше.

Июнь

— Привезти синее платье? А что ещё? Брошку, да помню, хорошо, а ещё что? Плащ? Вы по вечерам гуляете? В Спасо-Евфимиев сегодня пойдёте?…

— Смотри, не простудись.…

— Да, спортивные штаны куплю, помню размер, тебе какие?…

— C лампасами?…

— А без лампасов никак?…

— Да понятно, что лучше сидят и зрительно ногу удлиняют.…

— Футболок несколько? Хорошо, кроссовки пока не нужны? А, в зале занимаетесь, с ёжиками… ну ладно.…

— С какими ёжиками?…

— А-а-а, суставная гимнастика для стоп… Здорово, нет, я не слышала.…

— Приеду, конечно. Концерт у вас?…

— Петь на старославянском будете? В июле гастроли?…

— Ты б лучше испанский выучила, зря что ли у тебя в соседней комнате Игорь Иванович? Он же бывший посол в Испании.…

— Да, он мне тоже понравился.…

— Очень!…

— Он тоже поёт?…

— Слышала, да, что пение для легких хорошо, кровоток увеличивает, и йога тоже.…

— Что — и йога там у вас?…

— Я тебя прям не узнаю!…

«Такими темпами пойдёт, так она скоро прах над Гангом согласится развеять», — подумала я с улыбкой.

Солнце заливало комнату, хотелось благодарить Анну Ивановну, вокзального таксиста, радушную Суздальскую землю, женщину, которая приготовила запеканку на полдник, и этот простой июньский день.

Дед всегда ненавидел советскую власть. Называл Ленина исключительно «этот мерзавец Ульянов» — это в те времена-то! А когда СССР развалился, дед ушёл на пенсию и стал обрабатывать огород. Мы, его внуки, росли на своих деревенских продуктах: овощах, фруктах, молоке, яйцах. Зимой у нас в доме отогревались козы и куры несли яйца — построить тёплый птичник денег не было.

В доме царил патриархат, дед поставил везде иконы. Нам, внукам и детям, было велено ходить в церковь, посещать воскресную школу и читать Библию, носить нательные крестики и умываться святой водой. Именно поэтому я и выросла атеисткой.

Пока родители работали в Москве, мы, выводок внуков, были под присмотром деда. Он учил нас кататься на велосипедах, плавать, рыбачить. Мы лазили по деревьям за яблоками и грушами и под его чутким руководством дипломированного инженера чинили водопровод и электрику, сбивали из досок лавки и стеллажи для продуктов, строгали и шкурили, красили дом.

Родители забирали нас осенью в Москву, где год мы томились в школе, изредка выбираясь к деду на каникулы как на праздник. Наконец-то можно было читать Жюля Верна и Дефо, а не школьную программу, забивать гвозди и забираться на опасный скользкий конёк крыши, прочищать трубу, есть не по часам, а когда хочется, в общем, вести себя по-взрослому — дед требовал от всех самостоятельности — а вечерами слушать истории о жизни и войне.

Мне было двадцать три, когда дед умер. За две недели сгорел во владимирской больнице от воспаления лёгких, болезни стариков. Когда хоронили, я поняла, насколько осиротела наша семья. Никто не мог взять ответственность и разделить наследство. Все переругались, тянули каждый в свою сторону, грозили друг другу судом и перестали разговаривать на годы.

И только через пять лет я через суды, нотариусов, адвокатов и взятые кредиты получила в наследство дом. Приехала и разбирала вещи месяц. Плакала, сидела на чердаке над коробками с фотографиями и документами с расплывающимися буквами — дедушкиным дипломом, военными наградами.

Муж решил эмигрировать в Израиль — искал у меня еврейские корни. Говорил: «У всех они есть, поищи, у тебя и фамилия такая n-ская, и нос прямой, и волосы тёмные, и глаза». Эмигрируем, говорил, заживём у моря, астма твоя пройдёт. А я, как супруг, получу гражданство вместе с тобой.

Но еврейские корни никак не находились.

Корни нашлись случайно, через знакомую в МВД, которая сделала запрос по своим каналам. В семье дед никогда не говорил, кто он, откуда, из какого рода, кто наши предки. А предок оказался из НКВД, времён Большого Террора. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, подумала я. Теперь вряд ли меня куда-то возьмут, с таким-то генеалогическим древом.