Дмитрий Иванов - Шлюха. Примадонна. Банкирша. Книга 3

— Там сквозь ваши термины к правде не продерешься.

— К какой такой правде? — Андрей впился глазами в Глинского. — Вы что, не верите официальному заключению?

— Если бы вы знали все обстоятельства…

— Какие?

— Долго рассказывать.

— От меня-то вы чего хотите? — спросил Андрей. — Я свое дело сделал. И быстро, как просили.

Патологоанатом осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

— Я ничего не просил, — обескураженно сказал Котя.

— Ну не вы лично, а дядька тут такой солидный приезжал, — с неохотой пояснил Андрей. — Уж не знаю, кем он вам приходится.

Котю мгновенно осенила догадка. Это шеф приезжал в морг. Он разговаривал с Андреем и уж наверно заплатил ему за то, чтобы в акте появилась запись о внезапном сердечном приступе.

Но как заставить патологоанатома в этом признаться? Пригрозить милицией? Сказать, что он, Котя, добьется эксгумации и повторной экспертизы?

— Вы ведь могли ошибиться, — неуверенно сказал Котя. — Или у вас такого не бывает?

— Всякое бывает, — ответил Андрей. — Мы тут, извините за каламбур, тоже живые люди. Но и наши ошибки дорого стоят. А их признание — еще дороже.

В его словах Глинский уловил явный намек. Андрей довольно прозрачно давал понять, что его можно перекупить. У Коти пересохло во рту.

— Дороже? — спросил он. — Это сколько же приблизительно?

— Я просто образно выразился.

— И все-таки?…

Патологоанатом отвел глаза.

Тогда Глинский судорожно стащил с запястья дорогущие часы от Картье, на днях презентованные ему шефом. Подарок был неожиданным и, скорее всего, являлся наградой за операцию на Островах, хотя шеф этого не сказал.

Котя молча протянул часы Андрею. Тот ничуть не удивился, взял часы и залюбовался ими.

— Богатая вещь, — сказал он. — Нашему брату за такие лет десять уродоваться надо.

— Уже не надо, — ответил Глинский, холодея от собственной смелости. — Они ваши.

— Ты что, сдурел — такими цацками кидаться? — по-свойски спросил Андрей, но уже было ясно, что сделка состоялась.

— Всего одно слово. С сердцем было что-то? Да или нет?

— Нет, — совсем тихо ответил Андрей. — Но какая теперь разница? Сестру не вернешь.

— Конечно. Но мне нужно было знать.

— Ну узнал. Полегчало? И вот еще что. У нас разговор тет-а-тет. Без свидетелей. Так что не вздумай на меня ссылаться. Откажусь. И часы твои в сортире утоплю.

— Конечно, — кивнул Глинский. — Я сюда не приходил.

Котя действительно не собирался выдавать этого жадюгу. Пока вообще было непонятно, что делать с купленными сведениями. Но шефу смерть Регины так просто с рук не сойдет.

Никто из немногочисленных знакомых Глинского не мог стать ему ни советчиком, ни помощником. И в милицию не имело смысла соваться. Могущественному шефу она была не страшна.

А что, если пойти с повинной к Басову? Эта мысль настолько испугала Котю свое неожиданной смелостью, что он постарался сразу же забыть о ней. Но она продолжала его точить днем и ночью.

После разговора с патологоанатомом Глинский старался не попадаться шефу на глаза. Он боялся, что тот обо всем догадается по его виду. И действительно, вскоре это едва не случилось.

Шеф вызвал Котю к себе по какому-то пустяковому делу. Глинский машинально кивал, не понимая слов, пока в конце разговора шеф вдруг не спросил его:

— А где твои часы, Глинский? Продал, что ли?

Котя чуть не упал в обморок. Что придумать? Потерял? Ограбили? Отдал в ремонт?…

К счастью, шефа отвлек телефон. Он взял трубку и махнул рукой, отпуская Котю.

Глинский вышел в коридор на ватных ногах и обессилено привалился к стене.

— Что с вами, молодой человек? — прозвучал рядом участливый голос. — Вам плохо?

Котя поднял глаза. Перед ним стоял плечистый мужчина с благородной сединой на висках и спокойными серыми глазами.

— Спасибо… Я в порядке… — ответил Котя и пошел по коридору.

Мужчина проводил его долгим взглядом, постоял секунду и энергичным шагом направился к выходу. Неожиданная встреча с Котей Глинским круто переменила его планы.

Он не зря говорил, что на нем все заживает как на собаке. Костя Олейник за свою бурную жизнь побывал в таких переделках, что другой на его месте давно бы отдал концы. Однако ножевое ранение в грудь оставило только едва заметный шрам. Проломленный когда-то затылок никогда не напоминал о себе. А уж вывихи и ушибы были такими мелочами, о которых и говорить не стоило.

Огнестрельную рану он схлопотал впервые. Пуля прошла насквозь, не задев, к счастью, ничего жизненно важного. Если бы сразу сделать перевязку, то и отлеживаться не пришлось бы. Боль Олейник умел терпеть. Но он уходил от погони, и крови было потеряно много. Так много, что врачи едва вытащили Олейника с того света.

Вот почему, слабый и беспомощный, киллер третью неделю валялся на больничной койке тюремного изолятора номер один, носящего романтическое название «Матросская тишина».

Рана затягивалась быстро, но Олейник нарочно продолжал лежать пластом. Из угла на него был направлен глазок телевизионной камеры слежения, ловившей любой его жест. Он был вынужден делать специальную гимнастику скрытно, под одеялом, напрягая и расслабляя отдельные группы мышц. Время сейчас работало на него. Силы постепенно возвращались, и наступила пора подумать о побеге, хотя «Матросская тишина» славилась своими крепкими стенами.

До сих пор удача только попугивала Олейника, изредка отворачиваясь от него. Он надеялся, что и на этот раз фарт не надолго ему изменил. Ведь удалось же выпутаться из сложнейшей ситуации в Италии, оставив с носом Марио, завербовавшего приезжего киллера для борьбы с русской мафией. И вернувшись на родину, Олейник избежал верной смерти, на которую был обречен после устранения Сильвера.

Только гибель Миледи заставила киллера на время утратить бдительность. Миледи оказалась первой женщиной, способной растопить его ледяное сердце. Не случись этого, никогда бы он не пошел, забыв осторожность, в институт Склифосовского. Олейнику тогда было наплевать на то, что бывшие товарищи из секретного спецназа вынесли ему смертный приговор.

Теперь суперкиллер оказался в их руках. Разумеется, «Матросская тишина» была государственной тюрьмой. Но судьба Олейника зависела не от прокуратуры и суда, а от некоей могущественной структуры, существовавшей параллельно с государственными органами.

Его могли в любой момент прикончить тут же, на больничной койке, и никто бы не стал докапываться, как это произошло. Впрочем, то, что будет после его смерти, Олейника не интересовало.