Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

Из этой ситуации есть два выхода. Я могу сказать: «Черт с ним, я ничего не знаю о любви, поэтому подожду и попытаюсь с этим вопросом разобраться». Или могу сказать: «Черт с ним, я ничего не знаю о любви, так что я идеальный кандидат на роль подопытного кролика и готов попробовать».

Я точно знаю, что хочу любить Брит. И это что‐то да значит. Да, меня от Брит отделяет нечто ускользающее, несовершенное. Но я заклею эту дырку жвачкой – вдруг все склеится? Такой вот обходной маневр. И я говорю это: «Я тоже тебя люблю».

Лицо Брит озаряется радостью. Значит, зря она волновалась. Мы стоим на холодном берегу, но нам тепло, мы как престарелая пара, которая смотрит на горизонт времени. У Брит мудрая душа. Я это чувствую. Она обладает завидным терпением, несвойственным юному возрасту. Наши сверстники – большинство из них – в такой момент посрывали бы друг с друга одежду и занялись бы любовью прямо на пляже. Но Брит не принадлежит к большинству.

Мы оба чувствуем, что опять настало время поцелуев, и мы целуемся. Она пахнет зашедшим за горизонт солнцем, мускусом и мороженым. Я расстегиваю молнию своей куртки, Брит – своей. Молнии у нас одинаковые, так что мы соединяем наши куртки в один теплый кокон. Она прячет руки в кокон и обнимает меня, чтобы прикоснуться подушечками пальцев к моему торсу.

– Я люблю тебя, – шепчет она, словно засыпая. – Как приятно наконец это сказать. Я тебя люблю.

Мой телефон в кармане вибрирует. Время возвращаться на базу.

– Я тоже тебя люблю, – говорю я.

Я говорю это для того, чтобы убедить самого себя. Мне кажется, чем чаще я буду повторять эти слова, тем легче мне будет поверить в их искренность. И в конце концов эта созданная мною самим правда постепенно переплетется с нитями моей реальности, перестанет сковывать движения и превратится в любимую рубашку, которую хочется носить каждый день.

Мы возвращаемся. Я смотрю вперед, на светлый треугольник дороги, выхваченный из тьмы фарами. Мы придвинулись ближе друг к другу и сидим, соприкасаясь плечами. Я крепко сжимаю руль.

Между нами произошло что‐то необратимо официальное. Мы сказали друг другу три слова, которые далеко не все говорят друг другу. Мне довольно сложно точно выразить то, что именно означают эти три драгоценных слова. Это пакт, декларация – мы чего‐то достигли. И в то же время от чего‐то отказались. Слова «Я тебя люблю» стали для меня своего рода криком о помощи. Ты произносишь их, и остается только надеяться на то, что судьба смилостивится.

ЯлюблютебяБритялюблютебяБрит.

– Подвинься поближе, – прошу я ее, и Брит это делает.

Вести машину так не очень безопасно – я не вижу зеркал и держу руль только одной рукой, но мне на это наплевать, потому что дорога прямая и мне пока надо просто ехать вперед. Мы доезжаем до дома Брит, она выходит из машины и шепчет мне в открытое окно:

– Я люблю тебя. Я люблю говорить, что люблю тебя. Я сегодня словно выучила новое слово.

Я тянусь к окну, она перегибается через дверь и, наклонившись, один раз быстро целует меня, словно игрушка-птичка, которая клюнула зернышко. Я смотрю ей вслед, пока она поднимается по ступенькам крыльца. Когда она доходит до красной входной двери, мой телефон вибрирует. Дурацкие уведомления календаря. Я достаю телефон, чтобы отключить сигнал, и понимаю, что это не календарь.

– Все в порядке? – спрашивает меня Брит. Она видит, что мое лицо подсвечено в темноте экраном.

– Какой‐то спам, – отвечаю я.

Она посылает мне воздушный поцелуй и исчезает за дверью. Я снова перевожу взгляд на экран: «Привет, я все еще в этом хипстерском районе… Можешь подвезти, если еще домой не уехал?», «Ужасный вечер», «Мы опять, блин, поссорились», «Эй! Ты тут?».

Это Джо. Почему она до сих пор там? Где Ву? Почему он ее не подвез? «Уже еду», – пишу я ей ответ. Я включаю передачу и разворачиваюсь.

Когда я подъезжаю к галерее, Джо сидит на скамейке в виде сэндвича из мороженого и курит сигарету. Реально курит, глубоко затягиваясь. Я подхожу к ней, выдергиваю у нее изо рта сигарету и бросаю в лужу.

– Ты, блин, почему куришь?

– Теперь мне придется стрельнуть еще одну сигарету, – отвечает Джо.

Позади нас, на залитой светом аллее, хипстеры убирают гигантские вафельные рожки и вафельные брикеты размером с матрас. Ладно хоть Джо сидела тут в темноте не совсем одна.

– Пошли, – говорю я, – уже очень поздно. Нам надо вернуться домой, пока родители не начали беспокоиться.

Джо хватает меня за руку и заставляет сесть рядом с собой на скамейку. Потом достает телефон и поднимает его, чтобы сделать пару селфи вместе со мной.

– Это еще зачем? – спрашиваю я.

– Сделай счастливое лицо и заткнись.

Я кисло улыбаюсь. А вот Джо уверенно наклоняет голову, делает губки уточкой и показывает пальцами знак V. А потом отправляет фото маме.

– Моя мама это увидит, отправит твоей, они будут визжать от радости, как поросята. А мы с тобой получим еще пару часов, – говорит Джо и с отвращением зашвыривает телефон в сумку.

Я все еще перевариваю то, как она быстро преобразилась для селфи – от грусти до радости и обратно всего за несколько секунд.

– У тебя серьезные проблемы с психикой, – говорю я.

– Нет, это у тебя проблемы, – отвечает Джо.

– Очень остроумно.

Она с недовольным видом причмокивает.

– У тебя есть жвачка или конфетка? Вкус во рту омерзительный.

– Курить – это все равно что пососать большой палец на ноге Сатаны, после того как тот пробежался утром по девятому кругу ада, – говорю я.

– Сатаны не существует.

– Ты здесь всю ночь вот так собираешься сидеть?

Джо пытается что‐нибудь придумать, но у нее не выходит. Я вдруг замечаю, что она очень грустная. Просто ужасно грустная.

Я придвигаюсь к ней и спрашиваю:

– Эй, что у тебя стряслось?

Она начинает моргать. Она все моргает и моргает, и вдруг по ее щекам сбегают две идеальные слезинки. Джо моргает еще раз – и теперь по ее щекам бегут переливающиеся в свете огней реки. Она плачет и злится. Злится из‐за того, что плачет. Или, может, из‐за того, что я вижу, как она плачет. Что бы там ни было, она вдруг хватает меня за плечи и утыкается лицом мне в грудь.

– Мне кажется, Ву меня бросит, – бормочет она и несколько раз громко всхлипывает. – И мне кажется, что я этого заслуживаю.

Я чувствую тепло ее разгоряченного лица. Мне прекрасно видно ее макушку. Можно даже разглядеть зеленые прядки в волосах. Джо пахнет усталостью. В верхней части левого уха у нее пустые дырочки из‐под пирсинга. Их целых три. Модная шалость.

– Он тебя не бросит, – успокаиваю я ее, – вы вместе уже вечность.

Она только крепче прижимается лицом к моей груди.