Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

– Извините, согласно правилам безопасности, навещать пациентов могут только родственники, – говорит медбрат.

– Да ладно тебе, парень, – отвечаю я. – В моего папу только что стреляли.

Он, раздумывая, стучит маркером по планшету с бумагами:

– Хорошо. Пойдемте.

Мы входим в палату – это настоящая палата с дверью, а не кровать, отгороженная ширмами, и медбрат говорит что‐то по‐корейски, я не понимаю, что именно. Потом я замечаю папу, он лежит в кровати и смотрит на меня поверх прозрачной кислородной маски. Мама, склонившись над ним, ловит каждый его вздох.

Я благодарю медбрата и подхожу ближе к папе. Из-под одеяла торчат какие‐то трубочки, подключенные к огромному шприцу, к капельнице и еще к чему‐то. Мама поднимает на нас глаза:

– Айгу, Джо, ты не надо приходить.

– Мам, как папа? – спрашиваю я.

Мама начинает снимать вещи со стула, чтобы Джо могла присесть.

– Слишком далеко. Ты за руль?

В папу стреляли, я только что вошел, а мама ведет себя как хозяйка, которая принимает гостей.

– Мам, что, черт побери, произошло?! – рявкаю я.

– Почему ты кричать, Фрэнк?

– Прости! – рявкаю я.

– Фрэнк, Фрэнк, может, присядешь? – предлагает Джо.

– Я уже насиделся.

Джо нежно обхватывает мое запястье холодными пальцами, и я расслабляюсь.

– Они стрелять три раза, – говорит мама. – Один попасть в легкое и сломать ребро. Делать дырка. Доктор сделать перевязка. Хороший доктор. Как ты – кореец, но не говорить по‐корейски.

Мне хочется огрызнуться: «Ну извини, что вырос не в той стране». Настроение у меня плохое. Я хочу знать, что произошло.

– Мам. – Я не могу говорить спокойно. – Кто стрелял в папу? Когда? Насколько серьезно ранение?

– Американец. Белый, он войти, – отвечает мама с ненавистью. – Я его никогда не видеть. Белый покупатель только Чарли, да? Этот человек войти, спросить папа, сколько стоить лотерейный билет. Он такой глупый.

– Рядом с лотерейными билетами приклеен ценник, – говорю я. Я это точно знаю.

– Потом он достать старинный пистолет и стрелять.

– Бмф-бмф, – произносит папа из‐под кислородной маски.

– Что? – переспрашиваю я.

– Маленький пулька, калибр 22. Белый человек, он убегать. – Мама вдруг начинает смеяться. – Сначала папа чувствовать себя нормально, не много боли. Он звонить полиция. А потом – ох! Сложно дышать. Потому что маленький-маленький дырка в легкое.

– Йа укей, – бормочет папа. «Я о’кей».

– Так, значит, этот парень даже денег не взял? – уточняет Джо.

– Не взял, – отвечает мама. – Он идти еще в три магазин: в магазин пожарная сигнализация, магазин фильтры для очистка вода, в dambae-jip, стрелять всех, нигде денег не брать.

Dambae-jip значит «табачный магазин».

– Полиция его поймать. Сумасшедший белый человек.

– Подожди, его уже поймали? – спрашиваю я.

– Они поймать. Он стрелять еще три человека. Никто не умереть. Все о’кей. Доктор говорить, папа будет о’кей.

Я начинаю оседать на стул. Джо ловит меня на полпути и помогает опуститься, чтобы я не промахнулся мимо стула.

– Безумие какое‐то, – говорит Джо.

– Я купить большой пакет Nachitos, – говорит мама. – Хотите Nachitos? Слишком острый. Папа такой любить.

– Нет, спасибо, миссис Ли, – вежливо отвечает Джо. – Не могу есть еду, которая слишком maewo.

– Ты не любить maewo? – переспрашивает мама.

Maewo значит «острый». Мама улыбается, потому что она тоже терпеть не может острую еду. Я видел, как она однажды посыпала чипсы Nachitos на рис, чтобы они были не такими острыми. Это нелепо. Так же нелепо, как моя привычка есть Nachitos палочками, чтобы кончики пальцев не стали яркооранжевыми.

Пока мама с Джо обсуждают острую еду, я позволяю себе отключиться. В папу стреляли. Пуля оказалась маленькой, а рана относительно неопасной. А если бы пуля была чуть‐чуть побольше? А если бы она попала не в правую сторону, а в левую? Если бы прошла сквозь сердце? Мне хотелось бы, чтобы этот момент был… каким‐то более торжественным и запоминающимся, что ли. Вместо этого мама продолжает болтать об острой еде с Джо, которая сидит как примерная корейская дочь. Она даже держит колени вместе и положила на них руки.

Папа из‐под маски смотрит на меня. Выглядит он неважно. Я еще никогда не видел его таким слабым, и на мгновение я представляю себе, каким беспомощным он может стать в старости. Но папа улыбается. Папа счастлив. И я понимаю, почему он счастлив. Мама заботится о нем. Джо заботится обо мне. Мы все вместе. Его сын выбрал себе правильную девушку. Все мы прекрасно понимаем, что над нами на крыльях пролетела смерть и все мы живы. И в этой комнате с изумрудными стенами нам даже уютно.

Я бросаю взгляд на экран своего телефона. Кью должен подъехать через двадцать минут. От Брит ничего нет. Да и с чего бы ей мне писать? Уже поздно, и она наверняка спит и видит сны. И в этих снах мы представляемся ей настоящей парой.

– У тебя все в порядке? – спрашивает Джо.

Дышу все быстрее и быстрее.

– Давай… выйдем… на улицу?

– Да, конечно, – отвечает она, помогая мне встать, а потом замечает мой пустой взгляд. – Пошли. Миссис Ли, мы скоро вернемся.

Джо ведет меня по запутанным коридорам больницы, словно секретный агент, который выводит в безопасное место президента. Наконец мы выходим на улицу, в холод ночи, и останавливаемся в столбе яркого синевато-зеленого света, прямо под фонарем. Поставив ладони на колени, я пытаюсь отдышаться.

– Дыши помедленнее, у тебя паническая атака, – говорит Джо. – Глубокий вдох через нос, медленный выдох через рот. Вот так. И тяни звук «ш».

– Ш-ш-ш-ш-ш, – шиплю я, – ш-ш-шиза, охренеть просто!

Джо давится смехом, но потом ее лицо снова становится серьезным.

– Вдох через нос, выдох через рот, и «ш-ш-ш-ш-шиза, охренеть просто».

– Блин, – говорю я, – я чуть папу не потерял. Ох!

Мне сложно сфокусировать взгляд. В груди сдавило. Я замолкаю.

– Чем тебе помочь? – спрашивает она. – Чем? Может, тебя обнять?

Я киваю. И Джо обнимает меня, и все мои мысли сначала испаряются, а потом кристаллизуются и превращаются во что‐то иное. Мои руки сами обхватывают Джо. Я и раньше много раз ее обнимал, но не так, не прикасаясь к ней всем телом. Так я не обнимал ее еще никогда. И мне кажется, что я утопающий, схватившийся за спасательную шлюпку.

– А если бы в него попали все три выстрела? – спрашиваю я. – Если бы он истек кровью? А если бы у того парня был пистолет более крупного калибра? Мой папа мог запросто сегодня умереть, но по какой‐то причине все обошлось. А мы тут передаем по кругу пакетик Nachitos, будто просто собрались приятно провести время!

Я продолжаю бормотать.

– Ш-ш-ш-ш, – успокаивает Джо.

– Нет, серьезно, а если бы он умер? Его бы просто не стало, а жизнь просто пошла бы дальше. А он так мало обо мне знает, и я так мало знаю о нем! И если бы он умер сегодня, то, блин, это был бы конец, просто приехал в Америку, где у него родился сын Фрэнк, работал в Магазине, а потом взял и умер. Я говорил тебе, что папа почти ничего не рассказывал мне о своем детстве? Почти ничего! Он и так для меня загадка, а если бы он сегодня умер, то я бы даже не узнал, кого потерял!