Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

Облокачиваюсь на прилавок, улыбаясь, как последний идиот. Внутри меня все изменилось. Достаю свое обезьянье зеркало и отправляю сообщение Кью: «Я кое‐что потерял, старина». – «Ты про рассудок?» – пишет он. «Я про прошлую ночь», – отвечаю я. Молчание. А потом шквал удивленных смайликов с открытым ртом. «Как себя чувствуешь? – спрашивает Кью. – Летать научился?» – «Ща попробую, – отвечаю я. – Нет, пока не научился».

– Айгу, – говорит папа и бьет себя кулаком по пояснице.

– Дайвай я помою, – предлагаю я.

– Я в порядке, – отвечает папа.

Я смотрю на кассовый аппарат и вижу, что на ленте появилась розовая полоса. Это значит, что кассовая лента скоро закончится.

– Пап, а ты можешь поменять ленту для чеков? – спрашиваю я. – Я не умею это делать.

– О’кей, – отвечает он. – Я делать.

Пока он вставляет новый рулон ленты в кассовый аппарат, я быстренько хватаюсь за швабру. Когда папа поднимает глаза, пол уже блестит.

– Фрэнки-младший, – говорит папа со смешком. – Не надо мыть.

Но уже слишком поздно. Я уже отжал швабру и собираюсь унести ведро, чтобы вылить из него грязную воду. Папа осматривает плиточный пол, все углы и все выступы, а потом переводит взгляд на меня.

– Хороший работа, – говорит он.

На папином языке это означает «спасибо».

– Пожалуйста, – отвечаю я.

Покупатели идут потоком. Точнее, волнами. Они всегда появляются волнами. Приходит и Чарльз, он дает мне еще один свернутый в трубочку клочок бумаги. Я разворачиваю его. Там пенис, сперма, яйцеклетка и эмбрион в амниотическом мешке. И текст:

ИЗ ВОДЫ В ВОДУ, И В ВОДУ, И СНОВА В ВОДУ.

Почему парни постоянно рисуют пенисы? Ребят, хватит пенисы рисовать! Но вообще, к моему удивлению, я вижу в этом клочке бумаги смысл. Ну, может быть, вижу. По крайней мере, мне так кажется. Люди состоят в основном из воды. То есть из жидкостей – из крови, желчи, слюны и тому подобного. Эти жидкости смешиваются между собой, и из этого появляется жизнь. Это величайшее чудо. И таинство.

Вода – это жизнь, а недостаток воды – смерть. Это наталкивает меня на мысль о подветренных и наветренных склонах гор. Наветренный склон всегда получает драгоценную влагу, на подветренном ее всегда не хватает, поэтому с наветренной стороны всегда буйство зелени, а с подветренной лишь бесплодная серость, и разделяет их только узкий гребень горы. Насекомые, рожденные на подветренном склоне, знают только лишения, а те, что родились на наветренном, – изобилие.

Я вдруг вспоминаю про иммигрантов. Допустим, вы родились в стране, раздираемой войной. Вы переходите через границу (она может быть даже невидимой, не обязательно это острый гребень) и оказываетесь на наветренной стороне – в комфортном и безопасном современном обществе. Как после этого жить? Не знаю. Первая сложная задача – пересечь гребень. Она же по‐своему и самая легкая.

Вторая сложная задача – научиться жить на зеленом наветренном склоне. Вот это уже гораздо труднее. Молодец, Чарльз. На этот раз хороший рисунок.

– Пап, – говорю, – тебе было страшно, когда ты приехал в Штаты?

– Мне? – переспрашивает он. – Нет.

– Правда?

– Мама страшно. Я, может, чуть‐чуть. Но вообще страшно.

– Так, значит, тебе было страшно.

– Да. Я бояться долго. Мы, когда приехать, ничего не иметь. Английский? Только чуть‐чуть. Мы мочь получить только физический работа. Деньги? Айгу. Мы иметь только триста долларов. Два годы мы жить у…

– Да, вы два года жили у доктора и миссис Чой и ели только рис, кимчи и рамен. Ага.

Папа смотрит в пол и улыбается. Он знает, что я слышал эту историю миллион раз.

– Пап, мне вот просто интересно. Чего вы боялись, когда только приехали сюда? Чего боялись больше всего?

Он задумывается. Он все еще улыбается, но это вовсе не означает, что он счастлив. У него просто такая привычка – он улыбается, когда оказывается в затруднительной ситуации. Правда, это больше похоже на гримасу боли, чем на улыбку.

– Мы бояться, – говорит он. – Мы приехать издалека в Соединенные Штаты, ничего не иметь, мы занять деньги у друзей, мы занять деньги у семья. А может, это зря? А может, нет успех в бизнес, дети ходить в плохой школа, может, дом не иметь? Время терять. Вернуться назад в Корея, айгу. Все родня недовольный. У семьи большой финансовый проблема. Все говорить: «Ты неудачник, не надо вообще уезжать из Корея».

– То есть вы боялись позора.

Папа мрачно кивает:

– Семья Паек, ты их не знать, они пробовать заниматься бизнес автомойка. Вообще все деньги потерять. И что? Вернуться назад в Корея. Ох, мальчик мой. Вся их семья деньги потерять, в долги влезть. Мистер Паек – инсульт. Он умирать.

Папа рубит воздух ребром ладони:

– Не я. Никогда.

– А сейчас ты уже ничего не боишься?

Папа смеется:

– Нет.

– Ты добился всего, чего хотел?

– Мы есть в порядок, Фрэнки. Ты собираться в колледж? Ты встречать хороший девушка? Ты рожать красивый ребенок? Вот и все. Я умирать, Фрэнки-младший, ты все в порядке, я улыбатьсяулыбаться. Я последний вздох и потом «Когда мы сбросим этот бренный шум?» [34] Шекспир У. Гамлет. Перевод М. Лозинского. .

Папа отрывисто смеется. Я тоже смеюсь.

– Черт подери, папа, зачем ты сразу про смерть?

Я хочу спросить его о Ханне. Сейчас, кажется, самый подходящий момент. А может быть, и нет: папа неожиданно перестает смеяться. На его лице появляется потерянное, я бы даже сказал, испуганное выражение. Может быть, он и сам о ней сейчас думает? Думает о том, увидит ли свою дочь перед смертью?

Папа будто бы не знает, куда спрятать взгляд, поэтому смотрит на часы.

– Эй, а ты уже разобраться в комната-холодильник? – говорит он.

– Еще нет.

– Ты сделать это сейчас. Мы скоро ехать на Сборище.

– Хорошо, хорошо, уже иду.

– Быстрей! – рявкает папа.

– Да все, пап! Ладно тебе!

Я беру худи и закрываюсь в холодильной камере. С папой всегда так. Мы разговариваем, все прекрасно, но потом его вдруг переклинивает, и он меня куда‐нибудь отправляет. Я чувствую себя луноходом, который должен приземлиться на Луне, но вместо этого попадает на окололунную орбиту.

Я передвигаю ящики пива и сока. Перекладываю банки, чтобы сделать из неполных упаковок полные, по шесть штук. Заменяю прокисшее молоко свежим. Я так рассердился на папу, что работаю в два раза быстрее обычного, поэтому, когда я снова возвращаюсь в жару торгового зала, у папы виноватый вид, будто я застукал его за чем‐то нехорошим.

В руках у него прозрачный пластиковый контейнер оранжевого цвета. Там таблетки.

– Что это? – спрашиваю я.

– Просто витамин, – отвечает папа. Он уже в поло – переоделся к Сборищу. – В12, кальций, клетчатка. Ты тоже надо принимать витамин.

– Подросткам не нужны дополнительные витамины, пап.