Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— А сколько здесь нас? Грузин, я имею в виду… — почему-то счел нужным пояснить свой вопрос Гога.

И эти слова застали врасплох собеседников. Переглянувшись уже откровенно смущенно, они начали подсчитывать, перебирать фамилии, вспоминать. Минут пятнадцать ушло на это, а набралось совсем немного: человек тридцать, да и не про всех известно было, где кто живет, находится ли сейчас в Шанхае или куда-нибудь уехал: город огромный, как разыщешь, где соберешь? Эти последние сомнения высказал батони Симон, явно самый рассудительный, даром что старший. Но Луарсаба Пулария мысль о создании общества захватила, чувствовалось, что он с ней легко не расстанется. Гога вполне ему сочувствовал: здесь, в этом чужом, равнодушном городе, так хорошо было сейчас среди земляков, время от времени переходивших на родной язык. Его Гога почти не понимал, но сами звуки были так милы, что вызывали трепетное чувство своей принадлежности к народу, на нем говорящему.

— Деньги нужны будут, деньги, — высказал еще одну трезвую и скептическую мысль Симон.

— Деньги соберем, — неожиданно нарушил свое молчание Джинчарадзе, хозяин ресторана. — Я дам, ты дашь. Еще человек пять-шесть могут дать. Купим большую квартиру. Нижние комнаты оставим себе, верхние будем сдавать. Расходы окупятся.

Гогу, мысли которого о возможном создании общества носили возвышенный характер, вначале немного покоробили слова Джинчарадзе, но он тут же понял: это — человек дела, и для того чтобы возникшая идея осуществилась, нужен именно такой подход. Вечер, неожиданно для всех, закончился тем, что присутствующие постановили считать себя инициативной группой.

Дали объявление в местную русскую газету умеренного направления, и в назначенный день и час в ресторане «Дарьял», в заднем зале, собралось свыше двадцати человек. Такого отклика инициаторы даже не ожидали. Выяснилось, что есть еще несколько человек. Они в тот день по разным причинам прийти не смогли, но через других передали о своем желании вступить в общество.

Из явившихся на собрание сильное впечатление произвел на Гогу высокий, пожилой человек с военной выправкой и строгим выражением глубоко посаженных, темных глаз, военным и оказавшийся — полковник Тодадзе. Он держался уверенно и немного властно — чувствовалась привычка командовать. Взяв слово в числе первых, он оставался в центре внимания до конца собрания. Его и выбрали председателем общества. Кроме него в правление избрали Пулария, Джинчарадзе, недавно приехавшего из Италии инженера Джавахадзе и Гогу. Этим обстоятельством Гога был немало смущен, хотя и чувствовал себя польщенным. Но Тодадзе, отвергая Гогины возражения, безапелляционно сказал:

— Вы нам нужны будете как представитель молодежи. Смотрите — сегодня из молодых почти никого нет.

Тодадзе был прав — к молодым, помимо Гоги, можно было отнести, и то с некоторой натяжкой, только Джавахадзе, а из разговоров и подсчетов выяснилось, что человек десять — пятнадцать юношей и девушек наберется.

В конце собрания пустили подписной лист и собрали сумму, хотя и недостаточную для покупки доходной квартиры, но все же довольно приличную.

— Ничего, я повидаю Долидзе, заставлю его раскошелиться! — усмехнувшись, сказал Тодадзе.

— Кто этот Долидзе? — вполголоса спросил Гога сидевшего с ним рядом Джавахадзе, с которым они сразу почувствовали взаимную симпатию.

— У него своя аптека. Человек весьма состоятельный, но скуповатый, — ответил тоже вполголоса Джавахадзе, чуть растянув губы в улыбке, отчего его узкое, как бы сплюснутое с боков смуглое лицо с длинным горбатым носом и черными глазами навыкате стало более привлекательным. — Ничего, Тодадзе его растрясет, он человек энергичный.

— И Кобиашвили даст, — подсказал кто-то. — У него сейчас есть деньги.

Назвали еще несколько фамилий, ничего не говоривших Гоге.

Через неделю, когда правление новообразованного общества собралось у Тодадзе, выяснили, что намеченную сумму собрать удалось, даже с небольшим превышением, а квартиру деловой и аккуратный Джинчарадзе уже подыскал. Она находилась в самом центре французской концессии, всего в одном квартале от Авеню Жоффр, что было всем удобно. Правда, стоила она дороже, чем первоначально предполагалось, но хозяйка ее — пожилая русская дама, которой стало невмоготу одной вести хозяйство, согласилась с последним взносом повременить.

Общество заняло две нижние комнаты. Меньшую отвели под канцелярию (она же — кабинет председателя), в большой решили устроить нечто вроде клуба.

Открытие Грузинского общества в Шанхае приурочили к дню Святой Нины, просветительницы Грузии, который удачно совпал с воскресеньем. Сперва в местном православном соборе отслужили молебен, а после него все пошли в общество. Дамы постарались и в считанные дни сделали большую комнату достаточно уютной. Конечно, отметил про себя Гога, это не зал харбинского общества, свободно вмещавший двести человек, но здесь такого и не требовалось. На стенах висели большие портреты царицы Тамары и Руставели, поменьше — царей Давида Строителя, Ираклия II, а также современных деятелей, и среди них Гога, к своей гордости, которую он постарался скрыть, увидел портрет отца.

Прежде чем сесть за стол, надо было что-то сказать. Эту роль взял на себя Тодадзе. Он говорил сперва по-грузински, а потом перешел на русский, потому что жены почти у всех были русские и грузинского языка не знали. И все же, как это бывало с ним и в Харбине, Гога ощутил себя так, будто находился в Грузии. Как милы были сейчас ему эти в большинстве своем еще незнакомые, носатые, глазастые, благодушные люди, никуда не спешащие, но всюду, когда надо, успевающие, обращающиеся друг к другу ласкательно: Шалико, Вано, Колиа, говорящие между собой на малопонятном, но вызывающем острый прилив теплых чувств языке, который он, Гога, постигнет же когда-нибудь!

Тамадой выбрали Джинчарадзе. Он был не из говорливых, но обычаи помнил твердо и вел застолье достойно. Когда дошла очередь пить за Гогу, слово попросил Джавахадзе. Он встал — худой, слегка сутулый, в профиль похожий на какую-то дикую птицу, но, когда он улыбнулся, впечатление это сразу рассеялось и выступила самая главная его черта — интеллигентность. Посмотрев на Гогу своими выпуклыми глазами, в которых из-за черноты зрачков и смуглости лица ярко выделялись белки, Джавахадзе заговорил:

— Если мне будет позволено, я бы хотел отступить от традиционной формы тоста. Мне бы хотелось обратиться к Георгию Горделава как представителю нашего младшего поколения. Вам надо взять на себя инициативу, Георгий, и собрать нашу молодежь в общество. Шанхай — город внешне привлекательный, даже захватывающий, но в некотором смысле это и опасный город. Это гигантский котел, в котором кипят нездоровые страсти: стремление к наживе, стремление не быть, а казаться и, что уже совсем неприемлемо, — высокомерное, даже презрительное отношение к коренному населению.