Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Я завтра навещу его, — сказал он, адресуясь ко всем. — Что ему можно отнести?

— Да, да, сходите, узнайте, не нужно ли чего. А отнести… что ж, думаю, фрукты ему можно. Ну хотя бы бананы.

Пулария последнее время сильно нуждался. Из ресторана «Дарьял» он ушел еще года три назад, сохранив с Шалико Джинчарадзе добрые отношения. Устроился он начальником охраны на пароход одной британской компании, совершавший каботажные рейсы вдоль китайского побережья. Жилось ему материально неплохо. Но однажды с ним приключилась неприятная история. Он повздорил с молодым офицером, который, будучи нетрезвым, в пылу ссоры назвал его «грузинской свиньей». Пулария, несмотря на свое среднее сложение, отличался незаурядной силой и на глазах у матросов-китайцев схватил обидчика за ворот и сзади за брюки и, подтащив к борту, выкинул в воду. Будь это в открытом море, Пулария бы несдобровать. Но корабль стоял пришвартованным к причалу в Гонконге. Офицер благополучно выплыл. Капитан парохода Симпсон, человек пожилой, видавший виды и не лишенный чувства справедливости, вызвал к себе Пулария и сказал:

— Я понимаю вас, мистер Пулария. Старший механик Бромвелл не имел права оскорблять, но и вы совершили тяжелейший проступок и спасает вас только то, что вы — не член команды парохода. Ибо в таком случае я передал бы вас гонконгским властям и тогда плохо было бы. Спасает вас и то, что пароход стоит у причала, иначе ваш поступок квалифицировался бы как бунт в открытом море и было бы еще хуже. Вы понимаете, что после того, что произошло, вы оставаться на борту не можете. Я списываю вас на берег.

Так Пулария остался без работы по графе dishonourable discharge [55] Непочетная отставка (англ.) . и, конечно, с таким документом никуда устроиться не мог. Об этом случае Гога в общих чертах слышал и раньше, но подробности узнал только сейчас, и они, как нельзя лучше, соответствовали его сегодняшнему настроению. «Вот это человек! Вот так надо реагировать, когда задевают твою национальность. А я сегодня слушал этого рыжего, как баран…» У Гоги было в характере в минуты депрессии заниматься самобичеванием, иногда не вполне обоснованным.

Заседание в тот день длилось недолго, повестка была небольшая. Решили оказать материальную помощь Пулария в размере пятидесяти долларов. Эти деньги тут же передали Гоге.

К его большому огорчению, закончить вечер с Колей Джавахадзе не удалось. Он спешил куда-то и сразу после окончания заседания откланялся и убежал.

Но сейчас, после того как он узнал во всех подробностях историю Луарсаба Пулария, общение с Джавахадзе было уже не столь необходимо. Он получил заряд твердости и самоуважения, который ему — в повышенной дозе — нужен был в предстоящие дни. И, возвращаясь в свою холостяцкую комнату, он решил, что завтра же продолжит поиски работы. Чего ему робеть? Кто они и все такие, чтоб иметь право смотреть на него свысока?

Но Гога переоценил свои силы и едва очутился перед дверью солидной конторы с медной доской, на которой по-английски и по-китайски значилось: «Амэрикен Трэйдинг Компани», как снова почувствовал неуверенность в себе и, что было хуже всего, сознание своей ненужности тем, кого он собирается просить о работе.

Контора оказалась гораздо меньше и не такая шумная, как «Шанхай Телефон Компани», но, обставленная новенькой, с иголочки, элегантной мебелью, производила впечатление процветающей фирмы. Вместо старомодных вентиляторов чуть слышно жужжал кондиционер, нагнетавший не просто прохладный, но освежающий воздух с легким запахом хвои. Во всем чувствовался комфорт, которым любят и умеют обставлять свой быт американцы. «Вот бы здесь получить работу!» — пронеслось в голове у Гоги, сразу проникшегося симпатией к этой фирме. Но, увы, безупречно корректный и даже приветливый молодой человек, не намного старше самого Гоги в ответ на его слова, что он пришел по объявлению, слегка развел руками, улыбнулся и ответил сочувственно, даже как бы по-приятельски:

— Опоздали… Только вчера мы приняли на работу нового… — И он назвал какую-то конторскую должность, о значении которой Гога представления не имел и потому счел очень сложной, такой, с которой ему бы не справиться.

— Try some other time [56] — Как-нибудь еще раз заходите (англ.) . , — добавил молодой американец, видимо, желая подбодрить соискателя.

Гога вышел из конторы со смешанным чувством огорчения и облегчения, как будто дело для него заключалось не в том, чтобы найти работу, а в том, чтобы ежедневно совершать хоть одну попытку найти ее. Но настроение от неудачи сегодня не испортилось: отказ отказу — рознь, и он тут же решил идти к Моллеру. Это была одна из старейших и солиднейших шанхайских фирм, поступив куда, можно было проработать в ней всю жизнь и уйти в отставку обеспеченным человеком. Фирма располагала своим торговым флотом, владела в городе огромным недвижимым имуществом, имела многочисленные дочерние предприятия — словом, целая империя. Известно было и как курьез передавалось из уст в уста, что владелец всего этого несметного богатства Моллер — старый венгерский еврей, давно получивший британское подданство, в незапамятные времена переселившийся в Шанхай и разбогатевший, как и большинство шанхайских супермиллионеров, на торговле опиумом, — человек суеверный. Когда-то цыганка предсказала ему, что он умрет, как только закончится «то, что у тебя сейчас строится», и с тех пор во владениях Моллера строительство не прекращалось: заканчивался жилой дом в резидентском районе, начинали строить какой-нибудь склад, потом перестраивали верфь, причал или еще что-нибудь. Поэтому было принято считать, что у Моллера работа всегда найдется. Все дело в том — какая.

Главная контора Моллера помещалась на Банде, в одном из величественных, массивных зданий с колоннами и парадным фронтоном, которые составляли своеобразную красоту знаменитой шанхайской набережной. И снова, едва Гога оказался внутри, в огромном холле с полированным мраморным полом и опять же колоннами, неуверенность охватила его. Но он уже начал привыкать к этому ощущению и, частично подавив его в себе, поднялся на указанный ему этаж.

Тут его ждала неожиданность. На лестничной площадке, на которую выходили коридоры из обоих крыльев здания, стояли несколько молодых людей, все русские и двое из них даже знакомые. Оказалось, что они тоже пришли в надежде получить работу, правда, претендовали на любую: охранников на пароходах, ночных сторожей, прорабов или десятников на какой-нибудь стройке. У тех, которые знали Гогу, при виде его на лицах выразилось удивление — ведь им было известно, что он получил высшее образование, значит, имеет основание претендовать на лучшую работу. Он и претендовал, но ему казалось неудобным пройти прямо в контору, когда все эти молодые люди стоят здесь. И Гога тоже остановился и вступил с ними в разговор. Выяснилось, что они ждут кого-то, кто должен объявить, есть ли свободные вакансии и какие именно. Ясно было, однако, что это не те места, которые могут интересовать Гогу. Поэтому, постояв еще немного, он все же прошел в левый коридор, где у первой же двери столкнулся со своим знакомым по футбольным соревнованиям неким Осетровым, который, однако, чтоб его фамилия звучала менее по-русски, писал ее через латинское дубль-ве и произносил соответственно: Осетроу. Гога таких терпеть не мог, и потому они, хотя не раз играли друг против друга, приятельских отношений не установили, а лишь раскланивались при встречах. Сейчас Гога вспомнил, что Осетров занимает у Моллера важный пост и мог бы оказаться весьма полезным, если б захотел. Но захочет ли? Выбора не было, и Гога, улыбнувшись (и казня себя за эту улыбку), поздоровался с ним. Осетров — человек лет тридцати, чопорный, очень подтянутый, с рыжеватыми усами щеточкой, на манер английских военных, ответил сухо и почти не задержавшись выслушал Гогин вопрос о работе.