Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Домой он ехал с более легким чувством. «Все будет в порядке, все придет в норму», — убеждал он себя, хотя уверенности в этом не испытывал. «Не глупее же я всех этих людей». Он глядел и с завистью, и с надеждой на сотни людей — иностранцев и китайцев, вытекавших после окончания рабочего дня из бесчисленных контор и заполнявших тротуары, автобусы, трамваи. «Не боги горшки обжигают», — повторил он выражение, часто слышанное от Михаила Яковлевича.

У Журавлевых тетя Оля нетерпеливо обратилась к нему с вопросом:

— Ну как?

— Ничего, — односложно ответил Гога и, видя, что ответ его не удовлетворил крестную, добавил, — знакомлюсь, вхожу в курс…

— Трудно? — продолжала расспрашивать Ольга Александровна.

Гога хотел ответить что-нибудь по сути, но, подумав, понял, что отвечать нечего. Он посмотрел на тетку и вдруг рассмеялся:

— Сам не знаю! — Нервное напряжение нелегкого дня разрядилось в нем этим смехом.

Но Ольга Александровна, видя, что он смеется, успокоилась: значит, вернулся с хорошим настроением и, следовательно, все в порядке.

А Гогина надежда, что все постепенно войдет в свою колею, подтверждалась. Мало-помалу дело для него находилось, хотя большая часть той писанины, что велась в общем зале, оставалась для него непонятной. Но он постепенно перестал задумываться об этом, а когда получил первое жалованье, с гордостью рассчитался с тетей Олей за питание уже собственными, а не родительскими деньгами, а кузине Аллочке принес в подарок ее первые недорогие, но все же духи. В эти минуты он чувствовал себя совсем счастливым.

Гога ходил на работу, высиживал положенные часы, иногда бывал действительно занят, иногда имитировал занятость, чему научил его симпатичный китаец-клерк, сидевший за соседним столом, и довольно быстро втягивался в типичную жизнь молодого конторского служащего.

Впервые у него завелись деньги, по шанхайским масштабам скромные, но все же достаточные, чтоб чувствовать себя уверенно, бывая на людях. Теперь он мог пригласить девушку не только в кинотеатр, но и в ресторан или кабаре, не рискуя, что не хватит заплатить по счету. И когда миновал сорокадневный траур, Гога предался этой легкой и приятной жизни того разлива, из которого полными чашами черпал Кока и, после развода с женой, вновь вернувшийся в компанию Сергей Игнатьев.

Если кому бы захотелось понаблюдать извне за жизнью Гоги, тот наверняка сказал бы: везет же этому Горделову! Устроился быстро, зарабатывает прилично, фирма солидная. Живи и наслаждайся жизнью.

И такой вывод был бы правилен, но только на поверхностный взгляд, потому что смерть отца, хотя боль потери постепенно смягчалась, создала трудновосполнимую пустоту в душе и поставила перед Гогой проблемы, к решению которых он был еще не готов и потому ему предстояло брести по тропам жизни почти ощупью.

Очень тяжело складывались у него отношения со своим непосредственным начальником — Гийо. К его угнетающему молчанию, к его вечно угрюмому и недоброму выражению лица Гога уже начинал привыкать, хотя вполне безразличным оставаться не мог. Но была область, в которой Гога оказался не в силах уступить и смириться с характером Гийо.

Фирма «Дюбуа и К°» ввозила из Франции парфюмерию и предметы дамского обихода, экспортировала же каменный уголь (в Индокитае ей принадлежали шахты), а непосредственно из Шанхая — яичные желтки, китайские специи и кишки крупного и мелкого рогатого скота.

Впервые услышав об этом предмете экспорта, Гога был немало удивлен, но мсье Шен — китаец-компрадор, через которого у «Дюбуа и К°» велись дела с местными заготовителями, — объяснил, что кишки употребляются как оболочка при изготовлении колбас. Почему европейским колбасникам требовалось покупать кишки в Китае, оставалось для Гоги загадкой, которую он и не пытался решить. Хотят ввозить из-за тридевяти земель — пусть ввозят.

Как и во всяком деле, здесь была своя специфика. Оказалось, что кишка тем дороже, чем она меньше в диаметре. Всего существовало пять степеней толщины. Для определения ее имелись стандартные приборы с пятью полукружиями разной широты, сквозь которые пропускался взятый наугад, наполненный водой отрезок кишки. Представитель фирмы следил, как из каждой бочки доставался указанный им моток и проверялся на диаметр. Тут же по шкале устанавливалась цена всей бочки. Дело считалось ответственным, потому что каждая бочка вмещала несколько сот мотков.

Вначале инспектировать прием товара ездил Гийо и брал с собой Гогу, чтоб тот усваивал систему проверки. Иногда Гийо — хотя любая работа руками считалась недостойной иностранца — сам становился к прибору и проделывал всю операцию собственноручно. При этом он так бесцеремонно завышал диаметры, что Гога краснел и опускал глаза, — стыдно было встречаться взглядом с китайцами-заготовителями. А те лишь сокрушенно головами качали и горестно цокали. Но порой они не выдерживали и начинался спор и торг, как на базаре.

Наступило время, когда Гийо счел, что его помощник достаточно подготовлен для этой процедуры, и предложил Гоге стать за прибор. Дело было действительно несложное, и Гога с ним справлялся, но каждый раз, когда он называл категорию кишки, Гийо поправлял и заставлял записывать другую, более дешевую. Гога смущался, но возражать не смел. Но когда Гийо понизил один образец сразу на две категории, Гога не выдержал:

— Извините, мсье, но эта кишка первой категории! — заявил он твердо.

Гийо мрачно посмотрел на него и переправил тройку на двойку. Пришлось и Гоге уступить единицу. Через некоторое время повторилась та же история и, когда Гога снова попытался внести поправку, Гийо промычал:

— Вы что? Меня учить собираетесь?

— Нет, что вы, мсье Гийо! — стараясь говорить как можно мягче, отозвался Гога.

— Ну так делайте свое дело, а в мое не суйтесь!

Если б Гийо выразился помягче, Гога, может быть, и спасовал бы. Но грубые слова начальника да еще в присутствии компрадора Шена и представителей фирмы-поставщика вывели его из себя.

— Я и делаю свое дело, определяю диаметр кишки по стандарту, и прибор ясно показывает, что это кишка первой категории, — ответил Гога, бледнея от сдерживаемого гнева, который уже не считал нужным скрывать. — Вот смотрите, она легко проходит в полукружие!

— Отойдите от станка, — не затрудняя себя аргументацией, приказал повысив голос Гийо. — Вы ни на что не способны!

Резким движением Гога скинул белый халат и, ни слова не говоря, направился к выходу. Он еще не знал, что будет дальше, но оставаться здесь не хотел больше ни минуты. Гийо почувствовал, что хватил через край и успел бросить ему вслед примирительно: