Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Постепенно мысли Гоги перешли на предметы более близкие. Скоро должна приехать мама. Привезет с собой бабушку и Владика. Брат только что окончил гимназию. Как хорошо, что я устроился. Захочет Владик учиться дальше — смогу помочь. Я теперь глава семьи, мне и воз тянуть. Сказать-то легко…

Вера Александровна писала Гоге, чтоб он присмотрел подходящую квартиру. После ликвидации остатков имущества набрались жалкие крохи, однако на покупку квартиры и на то, чтобы ее обставить — хватит. Да, теперь приходится квартиры покупать — иностранные районы после событий прошлого года перенаселены до крайности, чем не преминули воспользоваться домовладельцы. Что и говорить — проблем не оберешься, а решения принимать приходится самому.

Так обычно кончались приступы депрессии у Гоги: насущные заботы отвлекали от более важных, но не столь безотлагательных вопросов. А потом настроение вообще выравнивалось. Молодости не свойственно долго сокрушаться, какими бы вескими ни были причины для плохого настроения.

А жизнь города, всегда бившая ключом, становилась все разнообразней, напряженней, интересней.

В предвидении возможных новых событий и конфликтов великие державы старались охранить свои интересы и обезопасить своих подданных вместе с их имуществом. На рейде стояли военные суда традиционных для китайских вод государств — Великобритании, Франции, США, но появились и новые: пришел итальянский тяжелый крейсер «Коллеони». Муссолини ни в чем не хотел отставать от других крупных держав. На сеттльменте высадился полк савойских гренадер, одна из лучших частей итальянской армии — все рослые, подобранные один к одному, в элегантной зеленой форме, черноглазые красавцы, покорители если не стран, то женских сердец. Диктаторским режимам свойственно воздвигать пышный фасад, чем они стараются прикрыть неприглядность своей сущности и жалкую судьбу своих народов.

И на другом конце Старого Света происходили важные события. Стремительно набирала силу Германия, возрождавшаяся из праха и пепла поражения. Правда, про Германию говорили разное: режим там жестокий, народ живет в страхе, некоторые слои населения — евреи, коммунисты, католики — подвергаются преследованиям. Но то, что Германия вновь заняла достойное место в ряду великих держав, было несомненно, и внешние успехи перекрывали темные стороны внутренней жизни. Чужие раны не болят. В этом — трагедия человечества. Если б человек был способен хоть на миг почувствовать ту боль, которую он причиняет другому, насколько лучше стали бы относиться друг к другу люди!

А Гогино чувство справедливости получало удовлетворение: он всегда считал, что Германия, четыре года сражавшаяся против многократно превосходивших ее численностью и природными ресурсами сил Франции, России и Великобритании, а потом еще и Соединенных Штатов Америки, проиграла войну незаслуженно. Немцы — храбрые солдаты, они достойны лучшей участи.

В мировой прессе много писали об агрессивных намерениях Гитлера, о стремлении к реваншу, но те шаги, которые предпринимались до сих пор германским правительством, в глазах Гоги выглядели вполне оправданными. И восстановление армии, и ремилитаризация Рейнской области, и присоединение Саара. Ведь во время плебисцита девяносто процентов населения проголосовало за воссоединение с Германией. О чем же тут спорить? Некоторые сомнения вызывало поглощение Австрии — аншлюс, но, поразмыслив, порасспросив Колю Джавахадзе, который в Австрии бывал, Гога пришел к выводу, что и эта акция оправдана. Огромная Австро-Венгерская империя после мировой войны развалилась, от нее остались рожки да ножки. Все народы, входившие в лоскутную империю, получили независимость, и совершенно справедливо. А то, что сохранилось — сама республика Австрия, малое, экономически слабое, а в военном отношении совсем беспомощное государство с населением, говорящим по-немецки, — разве не лучше ей было войти в состав сильного и родственного государства?

Правда, не могли не вызвать возмущения методы, примененные Герингом, руководившим осуществлением аншлюса, да ведь известно, что политика в белых перчатках не делается. Газеты, даже антигермански настроенные, помещали фотографии, показывавшие вступление германских войск в Вену и шпалеры жителей вдоль тротуаров, приветствующие их. Значит, думал Гога, население Австрии за аншлюс.

Теперь возник судетский кризис. Гитлер претендует на некоторые пограничные территории Чехословакии. Гога насторожился. Это уже действительно было похоже на экспансию, о которой давно писали газеты, особенно — левые. Гога внимательно следил за возникшим между двумя странами конфликтом, который мог разрастись в общеевропейский. Ведь у Чехословакии договор о взаимной помощи с СССР, союз с Францией. А за Францией стоит Великобритания.

Но и тут Гога обнаружил факты, оправдывающие позицию Германии. Оказалось, что в Судетах население на девяносто процентов состоит из немцев. Глава их — Гейнлейн требовал плебисцита, который не мог не привести к тому же результату, что и в Саарской области. Гога вспомнил, что когда года три тому назад в Шанхае, проездом из Японии, дали показательную игру чехословацкие теннисисты Менцель и Хехт, они разговаривали между собой по-немецки. Гога тогда этому обстоятельству очень удивился, а теперь стало понятно: видимо, они тоже были судетскими немцами. Кстати, и фамилии звучали скорее как немецкие, нежели чешские. Словом, хотя Чехословакию и было жаль, какие-то основания для германских претензий выявились.

Симпатии о б ъ е к т и в н ы х наблюдателей, каким считал себя Гога, могли бы и вовсе склониться на сторону Германии, если б не беспрецедентно вызывающее поведение германских руководителей.

По мере того как западные державы проявляли все бо́льшую и бо́льшую уступчивость (за счет чехословаков), речи Гитлера становились все агрессивнее и злобнее. Он уже открыто грозил самому существованию Чехословакии, если его требование о Судетах не будет удовлетворено. Гейнлейн вторил фюреру в еще более наглой форме, а гейнлейновцы в самой Чехословакии, пользуясь растерянностью властей, все еще надеявшихся умиротворить Гитлера своей уступчивостью, устраивали провокационные инциденты.

— Как вы думаете, чем кончится эта заваруха? — спросил Гога Колю Джавахадзе, когда они после очередного заседания правления Грузинского общества сидели в кафе «Гасконь». На этот раз с ними был и полковник Тодадзе.

Коля в раздумье покачал головой.

— Боюсь, добром это не кончится… — смуглое лицо Джавахадзе выражало озабоченность, и он крепко сжал губы, отчего концы их немного опустились. — Французы и англичане явно трусят. Советские готовы действовать, но их никто не поддерживает. Чехи остаются с глазу на глаз с немцами, а с теми шутки плохи.