Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Особенно трудное положение создалось для властей французской концессии. Все-таки в случае попытки захватить Международный сеттльмент ущемлялись интересы и права многих держав, в случае же захвата концессии — только Франции.

Обстановка для французов усугублялась еще и тем обстоятельством, что многие китайские деятели, не успевшие осенью 1937 года уйти вместе с отступившей китайской армией, укрылись именно на французской концессии, власти которой держались тверже в отношении японцев. И тогда кому-то из французского начальства пришла в голову счастливая мысль организовать на концессии вооруженное формирование наподобие Волонтерского корпуса, уже много лет существовавшего на сеттльменте. Это подразделение назвали «Вспомогательная полиция», и ей поручили патрульную службу на южной и западной границах концессии, там, где она смыкается с китайскими районами, ныне попавшими под контроль японцев и марионеточной администрации. Суть этого мероприятия, его изюминка, заключалась не в боевой силе добровольного формирования, а в его интернациональном составе, потому что на призыв французских властей вступать в ряды Вспомогательной полиции откликнулись представители самых различных национальностей: японцы сумели всех настроить против себя.

Ситуация для них поэтому складывалась тоже весьма сложная: стоит на границе концессии чин Вспомогательной полиции. Он не служащий французской администрации, не профессионал, жалованья не получает. Днем он работает у себя в конторе, банке или еще где-нибудь, раз же в неделю, жертвуя своим свободным временем, облачается во французскую форму, приезжает в полицейский участок, получает пистолет и в течение четырех часов несет наряд на глухой улице, северная сторона которой — французская концессия, а южная — Нантао. Убей такого — и не знаешь, с какой страной получишь конфликт, ведь у него на лице не написано, кто он: русский или итальянец, голландец, бельгиец или американец.

Все отлично поняли ловкий ход французов и ехидно подсмеивались, представляя себе, как рвут и мечут японцы.

Гога тоже записался. Наконец-то нашлось конкретное мужское дело, участие — правда, очень косвенное — в борьбе против японцев.

Он с большим рвением занимался строевой подготовкой, учился ездить на мотоцикле, разбирать и собирать пистолет и стрелять из него. Впервые в жизни он имел дело с оружием, испытывая чисто мужское чувство уверенности в своих силах, сознание значительности, принадлежности к лагерю, противостоящему злу, которое в то время сильнее всего олицетворялось для него японцами. Да, теперь он не безоружен перед ними, не беспомощен. Пусть только попробуют сунуться на концессию. Это им не Харбин!

Теплым, осенним вечером он впервые отправился на дежурство. Он сам себе нравился в форме, особенно, считал он, к лицу ему высокая французская каскетка. И это еще более поднимало его настроение. Выглядеть молодцом всегда приятно мужчине, особенно молодому.

Подъехав к полицейскому участку, он оставил велосипед — тоже казенный — внизу и, войдя в помещение, лихо козырнул дежурному инспектору-французу, который оказался знакомым. Это был завзятый игрок и, часто бывая в Аудиториуме, немало проигрывал там в тотализаторе.

— Mon vieux Gordéloff, c’est vous que je voix? [66] — Старина Горделов, вас ли я вижу? (франц.) — воскликнул инспектор Мартэн, тоже никак не ожидавший встретить Гогу в своем участке.

— Oui, monsieur Martin… mon inspecteur… [67] — Да, мсье Мартэн… мой инспектор… (франц.) — поправился Гога: сейчас он несет дежурство, и личные отношения отходят в сторону, обращаться нужно официально. Ему даже нравилось чувствовать себя военным (ну, не совсем военным, но все же: вот ведь на нем форма, и он при оружии), соблюдать субординацию, отвечать короткими точными формулировками.

Но Мартэн чувствовал по-другому. Слишком интеллигентный человек для службы в полиции, не имевший друзей среди своих коллег и только из-за несчастливо сложившейся личной жизни уехавший из Франции, он был рад появлению Горделова, славного, благовоспитанного молодого человека, к тому же так хорошо говорившего по-французски. Он сразу решил, что ни в какой наряд его сегодня не пошлет, а оставит при себе. Через час начальник участка уйдет, он сам останется хозяином, и тогда можно будет скоротать часть скучных ночных часов беседой.

А Гога, узнав, что ему предстоит дежурство при участке (так это сформулировал Мартэн), испытал некоторое разочарование: он-то рассчитывал на нелегкую, суровую службу где-нибудь на канале Зи-Ка-Вей, в западной зоне или около резиденции какого-либо видного китайского деятеля, на которого в любую минуту можно ожидать нападения террористов, нанятых японцами.

Через полчаса из своего кабинета вышел начальник участка Бонишон. Трудно было представить себе двух людей более непохожих друг на друга: Мартэн — худой, высокий, с черными волосами, обрамляющими совершенно голое, лоснящееся темя, с тонкими, нервными чертами лица, постоянно сохраняющего выражение как бы незаслуженной обиды, и приземистый, грузный Бонишон с остриженными бобриком волосами какого-то неопределенно-светлого цвета, серыми глазами, оценивающе смотрящими из-под насупленных бровей, и вечно прилипшей к нижней губе — по привычке многих простых французов — дымящейся сигаретой.

Мартэн представил ему Гогу. Бонишон сухо кивнул: он видел мало проку в этих молодых людях, каждый вечер появлявшихся в участке, которым надо объяснять элементарные вещи, да еще и уважение оказывать: вот ведь какие хорошие — добровольно и безвозмездно помогают охранять концессию! А случись что-нибудь серьезное, вроде той перестрелки с японцами, которая вспыхнула в декабре прошлого года, так небось ни одного из них и в глаза не увидишь. Ну разве что на русских да на бельгийцев можно положиться, все же союзники (Бонишон продолжал мыслить категориями мировой войны), а этот смуглый, белозубый, наверное, итальянец. Он-то чего сюда полез? От этих итальяшек всегда мало толку было. Однако Бонишон заставил себя протянуть руку новобранцу и даже выдавил легкую улыбку, после чего, обратившись к Мартэну, коротко распорядился:

— Ознакомьте мсье с планом нашего участка!

После этого, еще раз кивнув, он направился к выходу.

Как всегда, после ухода начальства, все почувствовали облегчение. Дежурный сержант-француз расстегнул верхнюю пуговицу кителя, переводчик-китаец вынул газету и уткнулся в нее, инспектор Мартэн позвонил куда-то по телефону и заказал кофе и сандвич.

— Не присоединитесь ли ко мне? — обратился он к Гоге.

— Спасибо, я только что поужинал.

— Ну, чашечку кофе все равно можно выпить, — возразил Мартэн тоном гостеприимного хозяина. — Пока вот разберитесь в этой карте. Границы нашего участка проходят вот здесь, по Рут Дюфур, потом по Авеню Хейг и отсюда — вдоль канала.