Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Он быстро пробежал маленький лесок близ дома и вышел на болото. Там, за болотом, начинался большой лес. Ели стояли такие, что за них облака цеплялись. Пушистыми шапками круглились сосны.

— Нет, не мог петух далеко уйти.

И Савва пошел напрямик через болото. Студеный ветер заметал следы.

В лесу ветер дул уже не так сильно. Проложив с пригорка лыжню, Савва несколько раз прокатился по ней, потом выстрелил в старую осину из пистолета. После выстрела пистолет трепыхнулся в руке, как только что пойманный окунь, и звук выстрела обручем укатился в чащобу.

Час, а может, и больше часа бродил Савва по кромке леса, искал за белыми кочками петуха, но не нашел. Улетел петух глупой жар-птицей.

Из-за дальних угоров в лес приползла синь.

«Смеркается, — подумал Савва, — домой идти надо».

Он перешел болото, и синь, всё густея и густея, катилась за ним по свежей лыжне.

«Не нашел петуха. Жалко».

И тут он увидел его. Петух сидел на ветке, тесно прижавшись к еловому стволу. Сгорбившийся, полинялый, мелко-мелко дрожал. Обычно красный гребень висел лиловой тряпкой.

— Замерз, дуралей!

Савва сбросил лыжи, забрался на ель — невысоко и было, с трудом оторвал петуха от ветки и стал запихивать его под фуфайку. Петух квохтал больным голосом и зачем-то прикрывал глаза белыми морщинистыми пленками. За пазуху он не влез, пришлось нести под мышкой.

До дому Савва добежал за каких-то две-три минуты. Поставил лыжи в коридор на старое место у окна, положил на подоконник пистолет, вошел в дом и протянул тете петуха.

— Нашелся! — всплеснула руками тетя.

— Нашелся. А куда ему было деться? Вы бы, тетя, согрели чаю, озяб я что-то.

После «Петуха» я, разохотившись, в скором времени сотворил еще одну быличку под названием «Радикальное средство». В ней рассказывалось, как на сенокосе, где нас сильно донимали комары, дядю Митю (с его же согласия) обмазали дегтем. После этого все насекомые липли на него, как на мухоловку. Написано было весело, складно, имелись и метафорические находки, например, «дождь шел, как в индийских фильмах, — стеной». Но приводить здесь рассказ я не буду хотя бы потому, что это еще одно произведение из разряда «а вот еще был случай». Таких в литературе пруд пруди.

Вдохновленный зримыми успехами, я планировал летом махнуть в Заонежье и вдоволь побродить там, поболтать со стариками и старухами, прикинувшись студентом на фольклорной (или диалектологической) практике. А потом сотворить еще что-нибудь эпохальное.

Почему Заонежье, а не Поморье или, допустим, Вологодчина?

Попробую объяснить.

Идея совершить такое пешее путешествие зародилась на первом курсе.

На лекциях по устному народному творчеству профессора Ирины Петровны Лупановой я в какой-то момент осознал, что она рассказывает о знакомом, но замытом в неведомых глубинах сознания. Странное это чувство. Почти мистическое. Слушаешь преподавателя, ведешь конспект, а в памяти вдруг начинают всплывать отдельные связки слов, соединенных заунывной шаманской мелодией. Вначале я подумал, что это фрагменты сказаний, прочитанных в детстве, а потом прочно забытых. Истина оказалась намного интереснее. В текстах, которые я почитал маме, она узнала бабушкины колыбельные. Оказалось, что меня укладывали спать под былины новгородского цикла о Ваське Буслаеве. Я как-то разом почувствовал в душе мощные духовные корни древнего крестьянского рода рыбаков и землепашцев, зауважал себя непонятно за что, ну и потянуло на прародину.

Так что бросок в Заонежье планировался давно. Да и с рассказами вроде как стало получаться (это я так считал).

Какими историями я бы тебя удивил после своего путешествия в край отеч и дедич!

А что вышло?

Как писал Аввакум: «И вот сижу я бос и наг и ничего на мне нет, лишь гайтан на шее». Полный финансовый крах.

Ругая в щадящем режиме себя, а в большей степени ни в чем не повинную Надежду Константиновну Крупскую, я зашел в редакцию «Комсомольца». Нужно было договориться о каком-нибудь небольшом подряде, чтобы заработать хоть на сигареты. К тому времени я уже регулярно публиковал на страницах газеты небольшие заметки.

Из моей горестной слезницы детский писатель и заведующий отделом информации Владимир Данилов вылущил самое главное:

— Так у тебя, значит, кончилась сессия?

— К сожалению.

— Так что ж ты молчишь!

— Я тебе об этом толкую уже четверть часа!

— Пошли к редактору.

— Зачем?

— Пошли-пошли. Там узнаешь.

В кабинете редактора Александра Ивановича Валентика я узнал, что Данилов тоже любит путешествовать, и он уже договорился с геологами, которые зачисляли его разнорабочим в свою партию, отправляющуюся на Подкаменную Тунгуску. Но редактор сказал: «Хоть Подкаменная, хоть Закаменная. На три месяца — ишь что придумал! Пока не найдешь замену, никуда не поедешь».

А тут — я.

Данилов представил редактору в лучшем свете мои блестящие (по его утверждению) заметки последних месяцев, как бы мимоходом были отмечены литературные способности автора, его любознательность, живой ум и так далее… В общем, я услышал о себе немало лестного. Валентик сказал, что он все понимает: опытный сотрудник и с виду вроде приличный человек пытается обвести вокруг пальца лопоухого редактора, и пусть Данилов попусту не разоряется, а катит на все четыре стороны.

Договорились, что на следующий день я выйду на работу.

Хорошо помню первое полученное задание. Ответственный секретарь редакции умница Адлер Андреев не призывал меня к свершению журналистских подвигов. В городе должны были начаться Дни культуры Чечено-Ингушской АССР (тогда это была одна республика). Сходи — говорит Адлер — на вокзал, там встречают артистов, покрутись поблизости, осмелишься, так спроси о чем-нибудь, хоть о погоде, потом напишешь информацию.

На перроне я отметил стройного мужчину в папахе. Он единственный был похож на восточного человека, остальные напоминали цыган. У фотографа Виктора Трошева поинтересовался, кто это.

— Не знаешь, что ли? Знаменитый танцор Махмуд Эсамбаев.

— А почему в папахе?

— Горская привычка.

Я написал о приезде артистов, потом сходил на концерт наших гостей и написал еще одну информацию. Танцы Эсамбаева мне понравились.

— Нужно еще что-нибудь, — сказал Адлер Андреев. — Что — не знаю. Придумай сам.

Посидел в кабинете, пялясь в окно: лето, жара — хорошо. Однако нужно немного и поработать. С бесцеремонностью новичка позвонил в гостиницу «Северная», поинтересовался, в каком номере остановился Эсамбаев и попросил дать номер телефона. В наши дни подобных справок не дают, а тогда к журналистам относились с большим уважением. Через пять секунд я звонил знаменитому артисту. Трубку поднял его администратор. Да-да — сказал он, — пожалуйста, заходите. Нужный гостиничный номер нашел без труда, постучался, вошел. Эсамбаев, как всегда, элегантный, подтянутый, в отлично сшитой пиджачной паре и традиционной папахе ждал визита представителя республиканской прессы. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда увидел мою юную физиономию — вот что значит постоянный тренаж мимики.