Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Возможно, мой друг, ты помнишь мои письма той поры. В них не стоило искать смысл. Набор эпитетов и замысловатых метафор, остальные слова использовались для связки несвязуемого. Примерно такими же были немногочисленные путевые зарисовки, рожденные, как я теперь понимаю, исключительно юношеским влечением к девушкам, сударушкам, мадмуазелям, сеньоритам, в общем, к барышням. В отличие от тебя, отшельника и анахорета, я без женского тепла своей жизни представить почему-то не мог.

Кроме того, я по мере возможности готовился к поступлению в университет. Еще перед открытием навигации зашел в «Комсомолец», поговорил с тогдашним своим наставником Владимиром Даниловым, и он сказал: «На все эти МГУ и ЛГУ плюнь и забудь. Научить писать тебя сможет только газета. Ты к этому делу, вроде, способный, так что поступай в наш Петрозаводский университет или на историческое, или на филологическое отделение. Главное — чаще приходи сюда». И добавил с улыбкой: «Еще и редактором станешь».

В начале лета я отправил школьному товарищу Пионтеку свои документы, а его мама отнесла их в приемную комиссию ПГУ.

…Однако вернемся к тому ответственному рейсу с грузом муки.

Перед Повенцом, когда судно готовилось к прохождению Беломорско-Балтийского канала, нас настигла радиограмма. В ней сообщалось, что «Беломорский-19» передается в управление другой РЭБ флота. Команде предписывалось продолжать работу и ждать последующих распоряжений.

— Мы что, кнехты, что ли?! — возмутился старший механик, по-флотски «дед».

Кнехтами, как ты помнишь, называют бессловесные причальные тумбы, на которые при швартовке набрасывают канаты.

— А ну-ка, ребята, — это нам, рулевым — шлюпку на воду и в лавку — за водкой.

— А ты, любезная, — это кокше, — двигай на камбуз.

Под легкую закуску мы обсудили создавшееся положение, после чего подняли якорь и под неодобрительные гудки и сирены других судов, не соблюдая очередности шлюзования, вошли в первую камеру Повенецкой лестницы. Там наш капитан — посланец экипажа — сошел на берег и отправился в Петрозаводск. Больше мы его не видели. На шестом шлюзе без объяснений сбежала кокша. Почему? Никто не знал. Женщины любят напускать туману таинственности. Подошло время ужина. Кто-то из механиков без затей сварил сардельки, которые мы закупили еще в Таллине. Они оказались подпорченными. О том, что беда посетила не меня одного, я догадался по подшивке «Правды», перекочевавшей из кают-компании в гальюн. На одиннадцатом шлюзе на борт поднялся новый капитан, он не искал нашей дружбы и почти все время отсиживался в своей каюте. «Наверное, из штрафников, — высказал предположение дед, — а если так, то пьет вглухую». В Беломорске мы запаслись необходимыми лекарствами и продолжили рейс. Вместо чая подавался дубовый отвар. Однако самым сильным средством против поразившей команду напасти, как потом со смехом вспоминали, оказались мои блины.

Нас с товарищем назначили дежурными по камбузу. Ему поручили сварить суп, а мне — приготовить что-нибудь легонькое, но сытное. Я навалил в кастрюлю муки, развел в кипятке сухое молоко, замесил тесто, оно получилось жидковатое, добавил муки — стало густым, поварешку не повернуть. Нужной консистенции исходного материала добился не сразу и уже в тазике. Блинов было вволю. Через пару часов заступивший со мной на вахту механик ликующим голосом сообщил, что его закрепило, возможно, навсегда.

Умба нас встретила дождем. Стоим уже неделю, а он все сыплет и сыплет. Мелкий, нудный — никакого разнообразия в жизни. Крышки трюмов не поднять — груз подмочим. Команда стала расслабляться. Вначале по вечерам, потом с утра до вечера. В один из дней старпом — что ему взбрело на ум? — сыграл пожарную тревогу, а потом «человек за бортом». Шлюпку, не разобравшись, вывалили не с той стороны, она с треском подпиленного дерева шлепнулась на доски причала, где и провалялась до ночи. Это меня доконало. Зашел к третьему штурману, он был молодой, почти ровесник, говорю, так, мол, и так, с капитаном разговаривать бесполезно, со старпомом тоже, докладываю тебе как наиболее трезвому, у меня начинаются вступительные экзамены и потому — отчаливаю. Давай, говорит штурман, ни пуха… Послал его к черту и на катере «Рулевой» махнул в Кандалакшу.

В отделе кадров РЭБ мне вручили повестку в военкомат, хотя заглянул я туда только потому, что надеялся получить хоть какие-то деньги на прожитье.

Это все школа жизни и материал для будущих рассказов, которые я так и не написал.

И вот стою в одних трусах перед воинской комиссией. Родина вам доверила важнейший пост — объявляют мне — будете служить в войсках связи, отправка завтра в восемь ноль-ноль, просьбы, претензии имеются? Завтра — говорю — не могу, у меня завтра первый экзамен, поступаю в университет. Переглядываются. Военком — век ему благодарен — говорит: «Товарищи, парень только что прибыл с Севера, сами понимаете, с девушкой не успел попрощаться. Дадим ему отсрочку. Недельки две». И мне: «Хватит?» Отвечаю, мол, постараюсь. Заулыбались: «Ты уж постарайся».

Я оправдал доверие комиссии — сдал вступительные экзамены и стал студентом (вначале заочником). Служба в армии отпала. Навигация между тем продолжалась. Я получил назначение на «Беломорский-1». Началось скучное каботажное плавание: Шала, Повенец, Петровский Ям, Вознесенье… Теплоход был старенький, измордованный частыми погрузками-разгрузками, изношенные двигатели требовали постоянного присмотра. Ранней осенью судно для капитального ремонта корпуса было досрочно поднято на слип. Я вышел в межнавигационный отпуск — тогда такое практиковалось. Полученные при расчете деньги кончились через неделю. Началась странная жизнь — полуголодная, но завидно свободная. По вечерам я читал древнегреческие трагедии. Думаю, что меня доконал Софокл. Или, может, Эсхил. Тоже интересный автор. Рекомендую всем, кто страдает бессонницей. В конце декабря в одночасье собрался и — неожиданно не только для тебя, но и для себя — махнул через всю Европу в Пермь.

В одном из писем я уже описал, как встретил меня этот город. Повторяться не буду. А здесь хочется вспомнить о другом.

И в литературе, и в жизни нас часто понимают превратно. В конце концов к этому привыкаешь, хотя иногда не мешает внести ясность.

Тебя в общаге молодых специалистов не оказалось. Зато как-то очень некстати наступил Новый год. Праздник этот в Перми встречают дважды — вначале по местному времени, а через два часа — по московскому. Промежуток между вехами заполнен пьянством, и потому возможны любые неожиданности. После новогоднего дуплета я несколько притомленный отправился спать. Через некоторое время в комнату вошла какая-то девушка, спокойно разделась и легла ко мне. Возможно, при других обстоятельствах я бы и проявил к ней интерес, тогда же (оцени деликатность) просто подвинулся, чтобы ей было удобнее. Утром, проснувшись, она обнаружила свою промашку, мысленно плюнула в мою неприлично юную физиономию и поспешно ретировалась, оставив под подушкой один из пикантных предметов своего туалета. Потом в общаге объявился ты, дамские подробности оказались извлеченными на свет божий, Сьянов с милыми гримасами провокатора делал неприличные намеки и всяческие подчеркивал мою орлиную сущность, я клюнул на эту дешевку, раздулся от самодовольства и — справедливо ли это? — был изгнан в холодную комнату на панцирное чудище с голым матрацем. За что?