Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Из Сортавала приходили письма. Они были полны нежности.

Я написал два или три рассказика о своих флотских впечатлениях. Приключенческие бредни были безжалостно выброшены за борт. Пираты продолжали грабить случайные суда, наездники — укрощать диких мустангов, кладоискатели — искать заветные горшки — но в прошлом.

В ту зиму ты, мой друг, приезжал в Петрозаводск, заходил ко мне в гости, подивился легкости и беспечности бытия. Квартира была полна парней и девушек, дешевый портвейн на столе, дым коромыслом, кто-то обнимается, кто-то тренькает на гитаре, надрывается проигрыватель: «Марина, Марина, Марина — хорошее имя, друзья!» Прожигатель молодой жизни Степа, с которым мы делили жилплощадь, принимал гостей. Здесь же, у окна, на скромной солдатской койке тихо и покойно спал я. Тебе объяснили, что я абсолютно трезв, просто устал, всю ночь создавал нечто нетленное, а днем зашибал деньгу на производстве. Меня растолкали. Приезд друга необходимо было отметить, я выгреб из тумбочки с десяток фальшфейеров. Мы пошли на лед залива. Зажгли факелы и побежали, как два олимпийца. Ветер рвал длинные протуберанцы пламени и относил их в сторону…

То ли в конце марта, то ли в начале апреля мне выдали заработок одной бумажкой в 25 рублей. Пока шел домой, я эту ассигнацию потерял. Верно, вытащил нечаянно вместе с носовым платком, когда доставал его из кармана. Нет, все-таки это была середина апреля, и выдали мне аванс. Потому что, обнаружив пропажу, я вернулся на почту и написал заявление об увольнении. При расчете получил еще десятку. Отдел по доставке корреспонденции к тому времени уже стал мне в тягость. Пахнуло талой водой, призрачным теплом, и опять потянуло к перемене мест.

В РЭБ флота, как всегда, не хватало матросов. В отделе кадров сделали вид, что никакой размолвки между нами не было, и я получил назначение рулевым на судно «Беломорская-19».

«На десять дней раньше, чем в прошлую весну, вышли на совхозные поля трактора», — так из года в год писали газеты. Если собрать воедино все, что они плели, то посевная начиналась бы сразу после Нового года.

В тот год моряки тоже решили «досрочно встать на трудовую вахту». Первый караван уходил из города в сопровождении ледокола «Нева».

Накануне этого события я получил от тебя письмо.

Ты писал, что вышло новое постановление правительства и теперь студентов не будут брать на службу в армию. Советовал мне поступать в Московский или Ленинградский университет на журналистику.

Действительно, нужно было как-то определяться. Я набрал чемодан книг для подготовки к экзаменам, ох, и тяжеленным же он оказался.

Рейс получился необычный. На судно собрали неопытную молодежь, уже на второй день пути капитан повысил меня в должности до старшего рулевого. На Беломорско-Балтийском канале нас затерло во льдах, и мы тут же, под бортом, гоняли мяч. «Футболисты хреновы, — ворчал старпом, — нет чтобы приборкой судна заняться». В перерыве между вахтами я, в какой-то степени неожиданно для самого себя, написал небольшой рассказ под названием «Отдать швартовы». Подумал-подумал да и отправил его, кажется, из Надвоиц в журнал «Север» — пусть специалисты посмотрят, оценят — интересно, что они скажут? Обратный адрес был указан: «Архангельск, главпочтамт, до востребования». Капитан сказал, что в этом городе мы будем довольно часто появляться.

Ответа из журнала я не получил. А когда учился на втором курсе университета, вдруг увидел свой рассказ на страницах «Комсомольца». В его заголовке была допущена ошибка. В редакционном варианте он звучал так: «Отдать швартовые». В преамбуле говорилось, что в Петрозаводске открывается V съезд писателей Карелии, в работе которого принимают участие молодые поэты и прозаики Северо-Запада. Меня представляли как архангелогородца.

Я пошел ругаться — за что опозорили?

Выяснилось, что в редакционном портфеле были только стихи молодых, а из них газетную полосу верстать сложно. Ответственный секретарь Геннадий Малышев позвонил коллегам в «Север»: «Не поможете с малой прозой?» «Лежит, — говорят, — у нас тут один рассказик, до журнального уровня не дотягивает, а выбросить жалко. Хочешь — бери».

А заголовок поправили корректоры, не разбирающиеся в морской терминологии.

Вот так я и опубликовался: вроде как знаменательное событие в жизни, а показать газету и похвастаться стыдно.

Еще перед выходом в рейс я сделал одну непростительную глупость. К Степе всю зиму приходила подружка. Весной она вдруг стала эдак с вызовом посматривать на меня. С приятелем мы поругались, а обо всем случившемся я с шутками-прибаутками отписал Скворцу. Она сразу замолчала. Я тоже решил показать характер. Лишь под осень послал записочку, мол, хватит дуться, ничего же с той девицей у меня не было. Получаю в ответ: «Что ты наделал?! После твоего письма я долго не могла прийти в себя. А теперь, прости, вышла замуж. И адрес другой. Твое письмо мне переслали девчонки. Как же теперь нам быть?»

Переживал, конечно. Но винить нужно было только себя.

Судьба?

Говорят, что не надоедает смотреть на пламя костра, бегущую воду, пасущийся табун лошадей, красивую женщину. Злые языки добавляют: и на то, как другие работают.

Я теперь часто видел журчащую вдоль бортов воду.

Если она была со слюдяным блеском, всегда светлой и как бы подсвеченной изнутри, значит, мы шли по Белому морю. Толчея свинцовых волн, постоянная хмурость и нервное беспокойство отличали Балтику. Моя вахта и днем, и ночью начиналась в 12 и заканчивалась в 4. Она называлась «капитанская», «адмиральская» или «собачья».

Работа требовала сосредоточенности и внимания. Ночью держишь курс по компасу (моряки говорят компáс, с ударением на «а»), не спуская глаз с его желтеющей в темноте картушки. Днем судно помогали вести облака. Прикинешь, с какой скоростью они скользят вдоль линии горизонта, и рулишь — пенный след за кормой проведен как по линеечке.

На берег мы сходили редко и чаще всего урывками.

Распорядок дня устанавливался неизменным с ранней весны до глубокой осени. Отстоишь дневную вахту — идешь пить чай. В восемь — ужин. Перед ночной вахтой — чай. Если позавтракаешь в четыре утра, то в восемь не будят и спишь до одиннадцати. И остается у тебя свободного времени часа два-три от силы. В машинном же отделении, будь оно неладно, всегда что-нибудь выходило из строя или требовало профилактического ремонта, поэтому на стоянках нас, матросов, постоянно загружали работой.

Из Архангельска мы двинулись в Питер, потом вернулись на Северную Двину, но там не задержались, а отправились дальше на восток — в Каменку, оттуда с грузом леса — в Таллин, из Таллина — в Рыбинск. Я впервые увидел Волгу. В Рыбинске нас заставили под швабру убрать трюма и загрузили мукой. Этот ценный груз необходимо было доставить на Белое море в поселок Умба.