Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Подгурская и здесь попыталась помочь своему репортеру. В роту неожиданно пришло письмо из «Комсомольской правды». Название газеты украшало фирменный конверт. Вручая его мне, старшина поинтересовался, что там.

— Наверное, гранки статьи прислали, — небрежно ответил я.

О внезапном появлении в подразделении писателя в тот же день стало известно командиру роты. Я был вызван для беседы. Товарищ капитан проявил удивительную чуткость. Задушевно сказал, что знает о моем болезненном состоянии, которое выражается в хроническом нарушении сна. Поэтому он настоятельно рекомендует лечь на обследование в медсанчасть, где можно подлечиться, отдохнуть, набраться сил, в общем, батяня-комбат хотел от меня быстрее избавиться. Я поблагодарил и твердо сказал, что не могу отрываться от коллектива, с которым готов и далее разделять все тяготы курсантской службы.

Ничего не изменилось, но старшина перестал меня выслеживать по ночам. А вскоре я и сам стал ложиться и засыпать вовремя.

На излете лета состоялись двухдневные учения со стрельбой, подведение итогов, церемониальный марш перед трибуной, на которой глыбой возвышался поддатый командир полка, и нас отправили в Петрозаводск.

Солдатская тема часто обсуждается в мужских компаниях. Ее можно даже назвать одной из любимых. Конечно, у меня тоже есть с десяток устных рассказов о разных смешных случаях, происходивших на воинских сборах. Все-таки на них в общей сложности довелось провести около года жизни. Однако об армии я не написал ни строки и писать не собираюсь: она, скажу так, дислоцируется за границей моих пристрастий.

В «Комсомольце», как обычно, не хватало перьев — это нормальное состояние газеты, которая заботится о тираже.

— Денек-другой ты, конечно, можешь отдохнуть, — сказали мне, — но не больше. Выходи на службу.

Эти обыденные слова были поняты совсем по-иному: более возвышенно и поэтично. В душе запели медные сладкоголосые трубы.

«Устремив свои мысли на высшее „Я“, свободный от вожделения и себялюбия, исцелившись от душевной горячки, сражайся, Арджуна».

Так призывают бойцов для свершения подвига.

Редакция любимой газеты приняла меня.

Желаемое стало реальностью.

Моя первая должность на поприще журналистики называлась так: исполняющий обязанности заведующего отделом комсомольской жизни. Сразу отмечу: ни организатором производственного процесса, ни известным комсомольским вожаком я не был, просто в штате не имелось других вакантных мест. Редактор даже счел необходимым отметить, что он, конечно, рискует, но коллеги, безусловно, помогут молодому и энергичному сотруднику проявить себя на новом поприще.

В отделе работали: один опытный корреспондент, один поэт и два прозаика — у одного за плечами уже была выпущенная книжка, второй только начинал свой звездный путь. Пятым колесом в телеге был я — младший лейтенант запаса, автор нескольких рассказиков, новичок, немного освоивший информационные жанры.

Процесс планирования заключался в одиозном вопросе:

— Люди, что будем сдавать в секретариат?

Я не был природным руководителем демократической закваски, просто не знал, как руководить. Поэтому в отделе процесс составления заявок и непосредственно творчества мы организовали по-суворовски: каждый знал свой маневр. А я старался никому не мешать.

Опытный корреспондент любил ездить в командировки — отлично, поэт предпочитал создавать эпохальные полотна на производственную тематику — замечательно, начинающий прозаик тяготел к лиричным репортажам и зарисовкам — приветствовалось и это.

Сложнее всего было с опытным прозаиком: Сергей Красноперов уже имел свой стиль и писал рублеными фразами.

Сходит, например, к рационализаторам автоколонны 1126 и пишет: «Проходная. Доска Почета. Портреты. Вот — это он. Волевое лицо. Русые волосы. Спецовка. Открытый ворот рубашки…» И так четыре страницы. Возможно, у Сергея даже был свой читатель, но работников секретариата обнаженная сущность героев и явлений часто раздражала.

По моим сегодняшним размышлениям, отдел тогда держался на поэте. Назову имя: Николай Федоров. Если бы не его талант, безотказность и завидная работоспособность, нашу шарагу быстро разогнали бы.

Сложнее всего было писать о комсомольской внутрисоюзной жизни. По негласно установленному регламенту это свалилась на меня: кто не может организовать работу других, должен выполнять ее сам — старая истина.

…………………………………………………………………………

Многоточие в данном случае, друг мой, означает не закономерный и потому естественный ход времени, а мою растерянность.

Не знаю, как подступиться к данной теме. Даже слова на ум приходят какие-то затертые, скучные, канцелярские, типа «собрание», «мероприятие», «соревнование», «сверка рядов», «достигнутые результаты»…

Иду варить кофе. Неторопливо выпиваю чашку, стоя у окна. Сейчас зима. Сугробы на земле, сугробы на крышах. Любезный сердцу северянина легкий морозец. Сегодня, когда шел на службу, заметил любопытную картинку: скрипач на проспекте играл в перчатках. Виртуоз. Подавали ему мало. Бегущий озабоченный народ трудно растрогать классикой.

Довольно отвлекаться, я решительно усаживаю себя за стол.

Все мои любимые журналисты той поры работали в «Комсомольской правде». Тебе они известны: Ярослав Голованов, Василий Песков, Валерий Аграновский, Юрий Щекочихин, Геннадий Бочаров, Иван Зюзюкин. Никто из них не писал о комсомольской жизни. И я, начитавшийся Владимира Гиляровского и Михаила Лоскутова, тоже не готовил себя к такой участи.

А что делать?

Вот и брел нога за ногу в очередную организацию, чтобы выяснить, каким образом, к примеру, увязываются обсуждаемые на комсомольских собраниях вопросы с обстановкой в стране вообще и производственным заданием данного предприятия в частности.

Время от времени я пытался облегчить свою участь и внести в обязательную поденщину что-то живое и нетривиальное. Так, во время одного из походов познакомился с девушкой (симпатичной), выбранной, к ее несчастью, комсоргом. В организации, где она в одиночку билась с драконом комсомольской отчетности, было много выбывших членов, которые по каким-либо причинам не снялись с учета. А что же твой комитет, спрашиваю, чем занимается? Какое там, вздыхает, все как один отшучиваются и никто ничего не делает. Решил помочь ей (девушка, симпатичная и все такое), разработал условия не очень серьезного конкурса на «лучшего комсомольского детектива». Даже диплом победителю был по моей просьбе нарисован знакомым художником. В нем утверждалось, что следствие по выявлению «мертвых душ» велось «без нательного оружия и при настоящем электричестве». И диплом, и девушка без следа пропали в безбрежных просторах комсомольской бюрократии.