Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Со временем я бы, без сомнения, поднаторел в специфике нашего отдела и, глядишь, стал бы виртуозом, как тот скрипач, играющий в перчатках. Не писать бы тогда таких длинных писем.

Возможно, научился бы отделять живых людей и их конкретную заботу о благе страны от идеологических напластований, как делали это та же Галя Подгурская или мой предшественник на посту заведующего отделом Надежда Королькова. Более опытные, они не тонули в зыбучих песках внутрисоюзного формализма. Я же с юношеским максимализмом видел перед собой лишь картонные мельницы. Подвиг оборачивался фарсом. Арджуна кинулся в пекло битвы, а я придержал коня и время от времени стал размышлять над тем, каким образом можно подправить линию судьбы.

Решиться на поступок помог случай. Меня отправили за отчетом на слет молодых ударников производства города Олонца. Там неподалеку, в Мегреге, учительствовала бывшая сокурсница. Я разыскал ее, и мы с удовольствием прочаевничали весь вечер, вспоминая золотые денечки студенчества. До гостиницы добрался лишь за полночь, а утром бессовестным образом проспал открытие форума передовиков районного масштаба. (Кстати, как будет женская форма от «передовика»? Неужели «передовица»?)

Возвращаться пустым из дальней поездки было не принято. Это только в кинофильме «Журналист» герой мог не отчитываться о результатах командировки. В любой редакции за подобный поступок немедленно сняли бы голову, а с обезглавленного тела вычли командировочные. Я взял доклад первого секретаря райкома и по нему написал текст, который был ничем не хуже всех предыдущих материалов, а может, даже и лучше, потому что его не отягощали мои наблюдения и наивные выводы.

Вот тогда-то и задумался всерьез, а задумавшись и взвесив все «про» и «контра», пришел к редактору Виктору Ивановичу Черкасову. Сказал ему, что уже полгода числюсь заведующим отделом, сам понимаю, что заведующий никакой, журналистом тоже не стал, зато имею все предпосылки превратиться в комсомольского заседателя и поэтому пусть меня или переводят в какой-либо другой отдел, или увольняют.

— И куда пойдешь? — поинтересовался Черкасов.

Разговор происходил поздним вечером, и уставший редактор был настроен довольно мрачно.

— Если не возьмут в газету, вернусь на флот — не так интересно, зато там реальная жизнь.

Мы проговорили довольно долго. Черкасов понял, что мое решение вызрело не под влиянием минутной прихоти.

— Есть у меня одна вакантная должность, — сказал он. — Недавно выбили. Это место стажера. Но зарплата…

— Согласен, — быстро сказал я.

— А я говорю, что зарплата вполовину меньше твоей нынешней и чуть больше обычной студенческой стипендии.

Я уже улыбался.

— Иди, — махнул рукой Виктор Иванович. — Неужели когда-то и я был такой же молодой и глупый?

На следующий день выпустили приказ по личному составу, а в редакции произвели рокировку сотрудников. Месяца два редактор меня испытывал, гонял то за пустяшной информацией, то за теми же производственными материалами, я не роптал, наоборот, работал с удовольствием и вскоре был награжден поездкой на первый Всероссийский слет репортеров.

Там собрались живые классики отечественной журналистики.

Более всего мне понравилось выступление одного из знатоков истории Петербурга. Он вышел на трибуну с тоненькой ученической тетрадью. Сказал:

— Вот здесь, — и показал тетрадь присутствующим, — собраны темы моих будущих публикаций на нынешний год.

Оказалось, что он с юности кропотливо ведет подробные записи о том, что нового появилось в родном городе. Через несколько десятилетий его тетради стали средоточием памятных дат. Он знал, когда вышла в свет та или иная книга, сделан опытный шарикоподшипник или вынут первый кубометр грунта для строительства новой станции метрополитена.

Вернувшись в Петрозаводск, я несколько недель провел за изучением старых подшивок «Красной Карелии» и вскоре тоже стал обладателем уникального блокнота. Первая командировка за юбилейным материалом состоялась в Кондопогу. Столкнув день вчерашний и сегодняшний, написал небольшой репортаж о сорокапятилетии Кондопожской ГЭС. Назывался он «Первенец». Вместо слов изумления от благодарных читателей редакция получила гневную отповедь, отправленную дирекцией каскада Сунских ГЭС. Меня поносили за беспардонность как таковую, грубую фальсификацию исторических фактов, шельмование честных и порядочных людей и бог знает за что еще.

— Что скажешь? — спросил Черкасов.

— Скажу, что это ерунда. Сейчас схожу в публичку, принесу копии публикаций, подтверждающих мою правоту. По поводу же «шельмования» вообще перегиб — в материале почти нет людей, один дежурный инженер, с которым ходил по станции.

Материалы из «Красной Карелии» были отосланы злобному адресату. Позже я узнал, что в какой-то момент почти полувековой истории станции произошла путаница с датой ее пуска. В результате обычной описки две последние цифры года стали одновременно и числом месяца. О предстоящем юбилее на ГЭС знали, но отмечать его собирались на две недели позже выхода моего репортажа, начинавшегося словом «сегодня». У руководства предприятия уже была подготовлена обстоятельная статья в партийную газету, в которой, как и полагается, перечислялись все передовики производства и лучшие специалисты среднего звена. Своим небольшим сообщением я перекрыл им столбовую дорогу к триумфу.

Правоту редакции мы отстояли.

Правда, извинений от дирекции каскада Сунских ГЭС не последовало. Я вообще не помню случая, чтобы руководящие работники признавали свою неправоту в отношении газеты. Но зато редактор в меня поверил, стал доверять ответственные задания и время от времени отправлял в интересные командировки.

В стажерах я пробыл несколько месяцев.

Вернувшись из Москвы, где проводилась Всесоюзная выставка под названием «Лесдревмаш», узнал, что вновь переведен в заведующие. Но теперь меня ожидала совсем иная, по большому счету истинно журналистская работа, — я стал заведующим отделом информации.

Основное, а лучше сказать, родовое свойство прессы — сообщать читателям факты. Идеологический фон идет от власти и издателя.

Так уж случилось, что в юности, как и большинство сверстников, я политикой не интересовался. Те же комсомольские собрания воспринимались как некая насаждаемая сверху повинность. Была повседневная реальность и была линия партии — два параллельных рельса, по которым и катилась жизнь страны. «Наш паровоз, вперед лети!» Рельсы друг с другом не соприкасались.

Моя наивность в области партийного и комсомольского строительства была чудовищной. Так, сдаю экзамен по истории при поступлении в университет. Один из вопросов в билете был о первых пятилетках. Плел все, что смог вспомнить. Чем-то мой ответ не удовлетворил преподавателя. Спрашивает, кому, по-вашему, принадлежит руководящая роль в деятельности партии. Не моргнув глазом, отвечаю, что политбюро во главе с генеральным секретарем. «А я думал — съездам», — говорит преподаватель. Не стал с ним спорить. Он старше и, вероятно, коммунист, ему виднее. Зато без запинки и с интересными подробностями рассказал о начале Отечественной войны 1812 года, даже сообщил, сколько сабель было в коннице Иоахима Мюрата и штыков у сына бочара, одного из лучших наполеоновских маршалов Мишеля Нея, которого герой Бородина Федор Глинка назвал «огнедышащим». После чего преподаватель недрогнувшей рукой вывел в экзаменационном листе три скромных буковки: «отл.».