Александр Дюдин - Сестры

– Садитесь, – открыл он широким жестом дверцу, пропустил ее и сел рядом. Дорогой бабенка сначала прижималась горячим боком, видя, что он, довольный, улыбается, закрыв глаза. Она осмелела, обняла его полной мягкой рукой и вполголоса заговорила на ухо: «Миленький ты мой, желанненький. Сколько времени сохну по тебе, карамелька ты моя сладенькая, каракумчик шоколадный!»

– Ха-ха-ха! – хохотал он, поправляя очки.

– Я до вас девчонкой в бакалее работала. А потом получилась недостача, – погрустнела она, – год выплачивала и подалась в дорожный техникум. А потом к вам, желанненький мой. Я по нему сохну, а он ничегошеньки не видит, – и поцеловала жарко мягкими губами. Голова Егора всё больше пьянела, кружилась, он проваливался в какое-то небытие, размягченный ее лаской.

– Остановите, мы приехали, – кокетливо смеясь, обратилась она к шоферу. – Может, зайдете на часок, Егор Владимирович? Чайком угощу, индийским!

К великому удивлению шофера, начальник вышел с ней.

Егор проснулся и ничего не мог понять. Чужой низкий потолок, этажерка с вышитыми уголками салфеток, пыльные цветы и шкатулочка, покрытая мелкими ракушками. В таких же рамочках, с ракушками, фотографии на стене. Маленькие оконца частного домика, покрытые льдом. Рядом, с широко открытым ртом, из которого дурно пахло, спала нормировщица, толстая, красная. Он вспомнил вчерашний вечер, обожгло стыдом. Противно до тошноты. «Вот, что делает водка. – Подумал с досадой. – Зачем мне это?» С брезгливостью посмотрел на спящую. Осторожно спустил ноги, крадучись, как вор, поспешно одевался.

– Вы, никак, уходить собрались? – сладким голосом пропела женщина. Егор вздрогнул от неожиданности, шаря рукой по полу.

– Вы не видели мои очки?

– Я их на комод положила, – встала в длинной широкой рубашке, груди мешками колыхались на животе. Пошлепала босыми ногами, подала ему очки. Обняла мягкими теплыми руками. Снова пахнуло дурным воздухом изо рта; резко, как уксусом, пахло кислым потом. Он невольно вспомнил чистоплотную Марию, от которой всегда пахло какой-то свежестью. И грудь у нее была красивая: маленькая, круглая, белая, с розовой малинкой соска. Жена скупа на ласку, зато какой желанной она была для Егора. Он расцепил руки женщины, снял с плеч.

– Слушай, Климова…

– Настасьей меня зовут, – тихонько засмеялась она мелким смешком. – Настасьей!

– Слушай, Настасья, ты меня прости, что так получилось, – он мучительно поморщился, помотал головой, – пьяный был.

– Да что вы, как дите, прощенья просите, думаете, коли, пьян, так не сладко было? И даже очень вам благодарна. Может, побыли бы еще немножко, жены-то всё одно дома нет.

«Всё знает», – подумал он, а вслух сказал:

– Дети одни, надо домой. Ты уж прости, Настасья, – бормотал он, направляясь к двери. Выскочил как из мышеловки. Шагал широким шагом, чувствуя досаду, отвращение к себе, к этой женщине. Ему казалось, что все уже знают, где он провел ночь. «Только бы не узнала Мария, зеленоглазая красавица, чистая моя, простишь ли ты меня? – почувствовал нежность к Марии. – Никогда я больше ни на кого не променяю тебя. Нет, нужно было изменить, чтоб понять, насколько жена лучше», – старался шуткой оправдать себя, и всё же чувство чего-то грязного оставалось. «Приду, вымоюсь под душем, смою эту грязь! – вспомнился резкий кислый запах пота этой толстой женщины. – А вдруг она разболтает? Как он людям в глаза смотреть будет? Ай-ай! Как плохо! Хуже некуда!»

Привез детям елку, поставил и повесил на нее лампочки, но праздничное настроение не приходило. Впервые не хотелось идти на работу.

В понедельник с утра нормировщица вертелась около него. Улучив момент, когда они остались одни, Егор с досадой буркнул:

– Чего ты всё юлишь под ногами?

– Что ты, миленький, какой сердитый? – заглядывала она ему в глаза.

– Слушай, Климова, – морщился он как от зубной боли, – оставь ты меня в покое, будь добра, случилось раз по пьянке, прости, сам сожалею. Больше этого не повторится!

– Как не повторится? – вытаращила она на него глаза. – Ты что ж это, посмеялся и шасть в кусты? – они стояли на заснеженной дороге. Егор оглянулся, не смотрит ли кто на них. Все работали, не обращая на них внимания.

– Я же тебе говорю, прости, пожалуйста, – просил он умоляющим голосом и вдруг – выпрямился и жестко отрезал, – в общем, конец!

– Придешь, никуда теперь, миленький, не денешься! Когда я того схочу, тогда и вернешься. Ты вот где у меня, начальник, – показала она сжатый кулак со слезами на глазах, опустив голову, пошла свежим нетронутым снегом к унылому березовому околку напротив дороги.

Все дни до приезда Марии Егор чувствовал себя отвратительно, не забывая ни на минуту о случившемся. «Вот влип! Что делать? Сегодня должна приехать Мария, что-то страшно стало». Возвращаясь домой, зашел в цветочный магазин, за бешеные деньги купил большой букет красных и белых гвоздик. Обрадованный, что снова видит ее, искренне обнял, поцеловал, облегченно вздохнул, словно с ее приездом все беды должны были кончиться. Но почувствовал, как пытливо смотрит на него Мария. Она взяла цветы, поставила в воду, подала ему конверт и сказала сухо:

– Если я еще получу подобное письмо, не пойду жаловаться ни в Горисполком, ни в Обком. Ты меня знаешь, мы просто с ребятами выгоним тебя навсегда из нашего дома. Сделай так, чтоб я больше таких писем не получала! – и ушла в кухню.

Егор держал анонимку в руках и всё еще улыбался, жалобно, виновато. «Кто же ее написал? – мучительно думал он. – Знают двое: шофер и Настасья. А вдруг разболтала? Вдруг знают все? Ну, влип, ну, влип! В первую очередь надо выяснить, кто написал анонимку, чтоб сразу закрыть эту лавочку. Зайду к Сашке, он работает следователем, пусть поможет (Сашка был его школьный товарищ, вернулся с фронта, окончил юридический институт). С ним же надо посоветоваться, как избавиться от этой грязной бабенки, – сложил письмо, сунул его в карман. – Пожалуется Климова в партком? Пусть! А шантажировать себя не дам! Расскажу всю правду, как получилось. Пусть казнят! Заслужил. Но от бабенки надо избавиться, что бы это мне не стоило! Попадет – поделом! Не теряй дурной головы! Лучше всего ее уволить, но как? Нужна причина, разрешение местного комитета».

Праздник нового года в семье прошел в напряженной грозовой атмосфере. Мария не возвращалась к письму. Молчал и Егор. Мария видела, как он искренне обрадовался ее приезду. «Если что-то есть (дыма без огня не бывает), то несерьезно, – думала она. – Я предупредила, а он пусть решает».

Егор боялся коснуться этого вопроса. Врать он не хотел и не умел. «Главное, избавиться от угрожающей нормировщицы. Ах, черт побери, «не было у бабы хлопот, так купила порося!» – который раз думал он с досадой.