Сэмми Гронеманн - Хаос

— А кто все это оплачивал? — спросил ошарашенный Йосл. — Я имею в виду проезд, проживание, еду?

— Кто? Разумеется, общины! Если бы меня отправили из Торна сразу в Берлин, я оказался бы там через день. Обошлось бы дешевле, и было бы комфортнее. Но тогда остальные общины не получили бы свое. Поэтому меня и отправили в долгое плавание. Тогда-то я и понял, что людям просто необходимы просители. Их даже не хватает! Ну, где бы иначе оседали денежки, которыми они так щедро разбрасываются? И что бы оставалось разным там президентам объединений и заведующим беднотой? Что бы делали комиссии по делам переселенцев и их младшие служащие? Единоверцу надо помогать, это благодеяние! Поверьте мне, просители в Германии несут святую миссию!

— Правду молвишь. Истинную правду! — важно покивал Берл Вайнштейн. — «Миссия» — вот оно, слово. Я тут намедни слушал проповедь известного немецкого раввина и, говорю вам, до глубины души был тронут его словами о миссии еврейского народа. Как выяснилось, просительство — это и есть его миссия, а кто не просит — тот не еврей. Он доказал, что предназначение евреев безотчими мыкаться по миру, чтобы другим облегчить исполнение нравственных обязательств. Мы — объект благодеяний. Мы обречены принимать благодеяния, и принимать с благодарностью. Вся жизнь ходатая — это быть представителем сей благородной миссии!

— Премиленькая мораль! — воскликнула Шана. — А сам раввин тоже попрошайничает?

— Как сказать, — усмехнулся Клацке. — Вот я, разве попрошайничаю? Раввин, и начальники, и еврейские редакторы немецких газет — все они поддерживают мой гешефт так или иначе. Я пишу письма, они строчат статьи и произносят речи. По большому счету, они заправляют то же самое, что и я в моих письмах. Что я сочиняю? Вот, мол, некий горемыка бедствует и не может больше работать, а раньше был умелым ремесленником, но должен расстаться со своим независимым положением из-за несчастного случая… И всякое такое! И называю его вместо реального Рувена каким-нибудь Шимоном, или Лифшицем вместо Шленкера. Всё. А что делают они? В точности то же самое, только касательно всего еврейского народа. Когда-то, говорят они, еврейский народ смог многого достичь — когда-то! А сегодня он навсегда потерял свою независимость и перестал быть народом. Он хочет лишь подаяния! Хочет сидеть на пиру за чужим столом. Поймите, я только хочу показать, что люди вроде раввина и прочих делают то же самое, что я. Хотите, назовите это обманом и мошенничеством. Они умалчивают о главном и знать не желают, каких высот в состоянии достичь еврейский народ. Им выгоднее представлять его плачевнее, чем он есть. А что касается подменных имен, заметьте, в Германии никто не говорит — «еврей», говорят — «израильтянин» или «иудейской веры». А немецкий еврей зовет себя германцем, или славянином, или еще кем. Это ли не уловка?!

— Вот что пришло мне в голову, — внезапно оживился Берл Вайнштейн. — Составь-ка мне еще одно письмо. К старику Каргеру.

— В Гарц?

— Да. Ах, какой достойный человек! Я не в первый раз гостил у него несколько дней. Так вот, напиши не прошение, а письмо от председателя или раввина какой-нибудь мелкой еврейской общины в Галиции или Венгрии. Мол, горела синагога, и вдруг объявился хороший человек, бедный, но большой ученый, который без страха шагнул в огонь, прежде обернувшись в плащ Моисеев, то бишь сотворив приличествующую молитву, и один за другим вынес все священные свитки из ковчега. А имя этому человеку Берл Вайнштейн. И община спешит поделиться сообщением об этом чуде со всеми благодетелями Израиля.

— Неслыханная ложь! — Йосл чуть не задохнулся от негодования.

Шана отошла к окну и повернулась ко всем спиной.

— Ложь? Все еще называешь добрый поступок ложью? — скорбно попенял ему Берл. — Я всего лишь хочу отблагодарить старика, а тебе даже не по силам понять. Как иначе я могу выразить свою признательность? Теперь я отбываю в Венгрию и отправлю оттуда письмо по почте. Возможно, мне никогда больше не представится случая повидать старину Каргера, и ничего мне от него не надо. Но человек проявил ко мне такую сердечность…

— И это благодарность?! — Йосл уже был вне себя.

— Конечно, и лучшего не придумаешь, — невозмутимо ответил Берл. — Получив такое письмо, он будет счастлив. Чудо — его слабое место. И вдруг! Ты хотя бы имеешь представление, кто такой Каргер? Он живет только для бедняков и с бедняков. А кто поедет в Гарц на Одере? Никто. А я делаю ему рекламу.

— Рекламу?

— Рекламу его приюту. Понимаешь, это ночлег, где нуждающийся не только не платит, а еще и получает деньги. Он оправляется там три-четыре дня. И помимо того, его еще одевают и обувают. Проситель там гость, настоящий, уважаемый гость. Хозяин гордится, если у него обретается хотя бы десять таких постояльцев. Он даже выстроил для них отдельный домик. Поэтому его и чтят в кругах просителей! И почему бы мне не сделать старому человеку приятное? Возможно, мне никогда больше не придется там побывать.

— И тот человек верит в эти небылицы, что вы ему преподносите? — сник Йосл. — Может ли еврей быть столь суеверным, чтобы принимать такую чепуху за чистую монету?

— О, представить себе не можешь, в какую только чепуху не верят немецкие евреи! — рассмеялся Клацке. — Во все, кроме Торы! В Тору верят только специально оплаченные люди, то бишь раввины. Ежели раввин, паче чаяния, будет уличен в каких-то прегрешениях, его отчестят даже те, кто и думать не думал соблюдать законы Торы. Всё, он для общины ничтожество. А просители тут при чем? Просителя он должен будет сопровождать по железной дороге — в субботу! Или съесть кусок свинины. Так вот, просители и тут некоторым образом спасают еврейство в Германии.

— Нет! — запротестовал Йосл. — Поверить не могу: еврейская миссия… отфутболивание просителей… фальшивые имена… Не может быть! Хочу все увидеть собственными глазами!

— Собственными глазами и посмотрим! — отозвалась Шана, уже стоя в дверях. — Идем, Йосл! До всего этого нам нет никакого дела! Так, как они говорят, не должно быть! А если так и есть, то все будет по-другому! Я думаю, самое позорное то, что немецкие евреи видят в нас, выходцах из России, только попрошаек! А у нас есть свой дурацкий стереотип о евреях в Германии. Проситель — не образец русского еврея! А проповедник — не образец немецкого! Есть и другие! Если бы все евреи были такими… — у нее перехватило горло, — лучше бы нам исчезнуть с лица земли вместе с этим позором!

Оба вышли, хлопнув дверью.

— Ах, дети, дети! — снисходительно вздохнул Берл. — Вот они, нынешние! Ладно, сами все увидят! Что ж, пойду на биржу.

— Чего ты там забыл? — мимоходом осведомился Клацке, аккуратно окуная перо в чернильницу.