Сэмми Гронеманн - Хаос

— Надо купить старый пиджак. Мой, что я получил от Каргера, слишком уж нов и хорошо сидит. Как в таком делать визиты? Надо найти что-то попроще и не по размеру.

И он величаво отбыл на блошиный рынок на Кайзер-Вильгельмштрассе.

Клацке снова погрузился в работу, так неприятно и надолго прерванную. Он пару раз обтер кончик пера о суконный рукав, чтобы снять прилипшую ворсинку, и с высунутым языком принялся тщательно выводить кривыми неуклюжими каракулями адрес на конверте:

«Почтен и уважен господин высокородие! вы извесны за большого филкантропа обращаюсь к вам за большой прозьбой еврейского бедняка неимея штобы поесть хлеб жине и деткам уважаемый господин высокородие! прочитал ваш извесный призыв к либералам за минувшый год я тоже извесно за либералов! я писал прекрасные книги по нашей торе пророка мойше как соблюдать шабес и есть кошерное! я из извесных еврейских ученых раввинов, из руской страны но щас в большом огорчении и обращаюсь к вам извесным в милосердии и благородстве и еврейской праведности за прозьбой поддержать с сердечными приветами эфраим лифшиц драгунерштрасе 44а послать борнштейну за лифшица».

Этим самым письмом члену ландгерихта Левизону Вольф Клацке нагромоздил ошибку на ошибке, и не только орфографические. А все потому, что еще мало ориентировался во взаимоотношениях берлинского истеблишмента. Иначе он поостерегся бы для заказанных Берлом Вайнштейном писем в интересах Йосла так запросто взять адреса из списка подписавшихся под воззванием, которое выудил из старых газет в хозяйстве Борнштейна. Сначала ему понравился список представленных там звучных имен, и он выбрал из него наиболее перспективных в его деле, а потом, пробежав сам текст обращения, убедил себя, что гарантированно правильно выбрал человеческий материал.

Заголовок в газете гласил:

«Либерально настроенным членам еврейской общины Берлина».

И далее в проникновенных словах призывалось на предстоявших тогда выборах в коллегию представителей еврейской общины голосовать только за либеральных кандидатов.

Подписавшиеся важные персоны с полной ответственностью предостерегали рядовых членов общины от соблазнов и ловушек, расставленных, к сожалению, недавно объявившимся в Берлине, заявившим о себе шумной агитацией движении, называющим себя еврейским национализмом. «От имени нашей священной религии, — было там написано, — мы выражаем протест против извращения веры наших отцов! Только глубокое понимание вероучения как моральной основы, неразрывно связующей единую общность всех гражданских волеизъявлений и действий с нашими родными палестинами, целиком и полностью гарантирующей нам сохранение нашей подлинной еврейской идентичности, недооцененной, несмотря на все публикации, нашими недоброжелателями и в силу недостаточного просвещения. И если ныне из кругов детей Моисеевых раздаются вопли унижения всех еврейских достижений в литературе, то одно это марает гнездо нашей веры, и мы должны высоко поднять в обществе наш вклад и вопреки демагогическим инсинуациям еще крепче защищать нашу веру и ожидать от всех истинных либералов оказать ей поддержку».

Оно и понятно, что Клацке не мог разобраться в этих хитросплетениях берлинской верхушки и не был искушен в жаргоне немецко-еврейского противостояния спорящих сторон, а только вынес из этой листовки, что набожные, верные закону евреи Берлина выступают против реформ и нововведений разного рода. Он простодушно радовался необременительному способу заполучить список состоятельных евреев, которые явно стояли столпами освященной традицией синагоги. Порядочные, неравнодушные, благочестивые евреи, которые не откажут в покровительстве честному еврейскому ученому, попавшему в затруднительное положение. «Либеральный» в том обращении он принял за синоним «праведный». И в соответствии с этим кропал свой текст.

Откуда он мог знать, что из всех подписавшихся под этим воззванием не было ни одного, соблюдавшего субботу или заботившегося о кошерной пище, ни одного, интересующегося еврейской ученостью, и ничтожно мало тех, кто вообще интересовался еврейской темой, а большинство из года в год вообще не заморачивалось еврейским вопросом. А то, что оставили свои подписи — так это то ли в качестве услуги, то ли из неприятия нового иудейского движения, чьи крикливые выступления грозили нарушить корректность, с которой доселе еврейские общины улаживали дела.

А помимо всего этого, откуда Вольфу Клацке было знать, что член ландгерихта Левизон с Маттейкирхштрассе, который несколько месяцев назад так энергично выступал против унижения еврейской веры в газетном воззвании, этот столп религии и охранитель святыни ныне крестился в протестантской церкви. Откуда Клацке мог знать, что вскоре после рассылки того обращения Левизон вместе со всеми чадами и домочадцами отрекся от иудаизма и перешел в общину местной церкви? И он больше не был членом ландгерихта, а стал его председателем. И уже не звался Левизоном, а по особому разрешению властей носил фамилию Ленсен.

Однако квартиру на Маттейкирхштрассе, 8 он сохранил за собой, поскольку договор о найме действовал еще два года, и расторгнуть его оказалось не так легко, как когда-то заключенный на горе Синай. Вот и осталось его ветхозаветное прошлое открытым всей обслуге, и соседям, и домовладельцу. Так что письмо Вольфа Клацке было доставлено в руки адресата, после того как ухмыляющийся почтальон передал его консьержу и тем самым принес лучик радости в унылое существование всей семейки и многочисленной прислуги обоего пола.

Семейство Ленсен сидело за утренним кофе.

Председатель ландгерихта, наморщив лоб, читал «Дойче Тагесцайтунг», его супруга сосредоточенно принимала пищу, дочь Эльза развлекалась тем, что из скатанных шариков хлеба, зубочисток и конфетных фантиков делала забавные фигурки; сын Хайнц уже пересел в сторонку и в кресле-качалке курил одну сигарету за другой.

— Не забудь, Хайнц, после посмотреть в газете, что там пишут, — подняла глаза мать.

— Ужасно! — воскликнула Эльза. — Теперь все новости узнаем, только когда Хайнц возвращается из суда. А эта «Тагесцайтунг», которую читает папа! Тебе, мама, не кажется, что везде духовный упадок?

— Меня положение обязывает! — пробурчал господин председатель, который слушал вполуха.

Эльза расхохоталась.

— А еще говорят, что судьи не зависят от общества! — вклинился Хайнц. — Вот на днях мы отказали Теодору Вольфу в пользу ныне единоверного Ортеля. Что делать? Надо уметь жертвовать своей верой.