Сэмми Гронеманн - Хаос

— Как ты пишешь это слово? — удивился Берл Вайнштейн, нависая над Клацке, который, низко склонившись над столом, каллиграфически выводил буквы. — Благотворительный через «х», разве это правильно?

— Ну, — отозвался Клацке, — должно писаться через «г». — Он открыл лежавший под рукой орфографический словарь. — Вот. Но я написал правильно.

— Да? Я уже верю, что должно стоять «х».

— Нет. «X» — это ошибка.

— Но правильно?

— Правильно. Как слышится, так и пишется. Знаешь, мне приходится внимательно следить за такими мелочами, чтобы случайно не соблюсти орфографию. Людям это не нравится, это их раздражает. Просительное письмо должно содержать милые корявости, сплошь, от начала до конца. В обычных выражениях я уже знаю, какие ошибки выглядят естественно, но иногда попадаются такие трудные слова!

— И кому ты пишешь теперь?

— Очень именитым людям, которых еще нет ни в одном реестре. Вот послушай! Тайный санитетсрат Бамберг, советник юстиции Кротошин, профессор Мандельброт, член ландгерихта Левизон, директор театра Лёве.

— Более чем достойные люди! — изумленно согласился Берл Вайнштейн. — И они жертвуют на еврейские нужды? А на что строить церкви?

— И на наши нужды хватает. Все они благочестивые и заинтересованные евреи.

— Странно! Тайный советник! Профессор! Директор театра! Откуда у тебя их адреса? Ты же здесь совсем недавно.

Клацке загадочно улыбнулся.

— А это что за имя?

— Подпись: Эфраим Лифшиц.

Берл Вайнштейн покачал головой:

— Мог бы спокойно подписать: Йосл Шленкер. В Берлине моего зятя никто не знает.

— С какой стати мне подписывать настоящим именем, если есть столько поддельных? — ухмыльнулся Клацке. — Я имею в виду: из Йосла еще может что-то выйти. Станет доктором или профессором. Поэтому лучше не светить его имя под такой корреспонденцией.

— Думаю, ты прав, — покивал Берл Вайнштейн. — Зять невероятно грамотный человек. Да и моя Шана не дура. Но ты же знаешь, какие сейчас дети! Старый Шленкер пришел в ужас, когда они заявили, что после свадьбы хотят переехать в Берлин. Учиться! Такая вот идея.

— Я сам советовал Йослу приехать сюда. Думаю, он здесь далеко пойдет. Но о его свадьбе понятия не имел. Это меняет дело.

— Как так? Я вот очень доволен, иначе пришлось бы обоих брать себе под крыло. Странные они, нынешние дети!

— А старый Шленкер тоже согласился?

— Что ему еще оставалось? И потом, есть еще одна старая история… У Мойши Шленкера был брат, который совсем юным сбежал в Германию. Сам-то Мойша тогда под стол пешком ходил, но помнит, какое в дом пришло горе, когда исчез старший брат. Тот оставил только записку, потом, правда, писал еще пару раз, но письма не принимались. Больше о нем никто ничего не слышал. Вот Мойша и подумал, пусть уж Йосл лучше уедет с его разрешения, чем сбежит тайно.

— Мудрое решение! Только я вот не знаю, как с этими письмами… Я немного боюсь Йосла. У него такие завышенные принципы…

— Оставь это мне, — успокоил Берл Вайнштейн и радушно пошел навстречу молодоженам, переступившим порог комнаты. — Выспались? Садитесь, выпейте кофе!

— Мы выписали из адресной книги все, что нам нужно, — жизнерадостно сообщил Йосл. — И прямо сейчас пойдем.

— Куда это вы собрались? — обескураженно спросил Берл. — Что за адреса вы искали?

Йосл собрался было ответить, но его опередила Шана:

— Разные. Которые нам нужны. Поторопись, Йосл! Нам пора!

За столом воцарилось молчание. Берл переводил озабоченный взгляд с одного на другого и, набравшись духу, приступил к речи с некоторой торжественностью в голосе. Йосл поднял удивленный взгляд, Шана поставила чашку и в упор посмотрела на отца.

— Мои дорогие дети, я был бы счастлив, если бы после свадьбы вы остались в моем доме на год или хоть на несколько месяцев. Ты, Йосл, учился бы дальше, а Шана окружала бы тебя вниманием. Вы не знали бы забот, все печали я взял бы на себя. И так было бы правильно по нашим добрым древним обычаям. Но вы рассудили иначе. Вы захотели уехать за границу, в Берлин. Тоже хорошее дело! Я не противился, и твой отец, Йосл, тоже нет. Настали другие времена, и, наверное, вы понимаете их лучше. Но я не хочу, чтобы отъезд навредил вам, и не хочу на нем наживаться. Поэтому и здесь вы получите от меня помощь на первое время — жизнь в Берлине дорогая.

Берл сделал паузу. Йосл смотрел на тестя простодушно и удивленно, он собирался что-то сказать, но Шана сделала ему знак помолчать.

— Подожди, Йосл! — и сурово обратилась к отцу: — Что ты имеешь в виду?

— Разумеется, ничего плохого. — Он постарался скрыть за улыбкой смущение, поднялся и встал позади стула, на котором сидел Клацке. — Вольф, расскажи, что я сделал для своих детей!

— Я? — испугался Клацке. — Как я смогу?

— Так в чем дело? — Шана поджала губы.

Йосл недоуменно взирал на обоих.

— Ладно, — недовольно буркнул Клацке. — Ваш отец за свой счет сделал мне заказ на письма. Весь барыш будет ваш. Деньги придут на имя хозяина: «Борнштейну для Лифшица», и будут выплачены тебе, Йосл.

Он склонился над работой и принялся ожесточенно скрипеть пером.

Повисла тишина.

Йосл все еще ничего не соображал.

— Какие письма? — наконец выдавил он беспомощно. — Кто такой Лифшиц?

— Я скажу! — Шана хлопнула ладонью по столу. — Ты все еще не понимаешь, что за письма сочиняет целый день твой друг Вольф? Просительные письма! Побирушные письма, насквозь пропитанные ложью и надувательством! А мой отец платит за то, чтобы мы по ним получили деньги, которые пришлют бедные люди, у которых их выманят, бессовестно пользуясь их добротой.

— Боже сохрани! — в ужасе воскликнул Йосл.

— Дай мне сказать! — не унималась Шана. — Знаю, ты не примешь таких денег, а если примешь, у нас с тобой все кончено! А вам да будет известно, — сверкнула она глазами на писца и заказчика, — мы с Йослом не хотим иметь с подобным жульничеством ничего общего! Ничего! Слышите, ничего! И даже слушать об этом не желаем! Слава богу, мы сами по себе и уже не дети. Мы намерены вырваться из всей этой грязи. Снимем квартиру, в которой будем жить и работать. Работать — не попрошайничать! И ни от кого больше не примем подарков — ни от родственников, ни от чужих. Пришло время и нам, евреям, работать.

За этим мы и уехали за границу, потому что русские не разрешали нам работать и закрыли перед нами двери всех учебных заведений. Я хорошо понимаю, что там большинство вынуждено жить подаянием, им ведь не дают заниматься ни ремеслом, ни сельским хозяйством. И все-таки многие трудятся, пусть и тяжело. Особенно молодые. Но мы теперь в Германии, в свободной стране! Здесь получить работу может каждый! И стыдно попрошайничать и выуживать деньги, пусть и без мошенничества! Стыдно перед собой и перед людьми! Стыдно перед немецкими евреями! Мы с Йослом найдем свою дорогу, даже без посторонней помощи. Но думаю, любой немецкий еврей с удовольствием укажет нам путь, на котором мы можем чего-то достичь! Хватит позора унижений и обмана! Идем, Йосл! Нам пора!