Сэмми Гронеманн - Хаос

Так что спор разрешился справедливо, а о победе любви над справедливостью нигде нет и речи!

Боде чувствовал себя сраженным. Он четко сознавал, что в аргументации Йосла есть уязвимые места, но подготовился только защищать свою догму «любовь против законности» в общем и целом как высший идеал, а не подтверждать документально свои взгляды на «Фауста». И вот с самого начала лишился поддержки Гёте как секунданта, на которого мог бы положиться. А Йосл опирался на текст «Фауста» и к общефилософским спекуляциям склонности не проявлял.

И все-таки пастору удалось расположить к себе Йосла, когда он достал с полки «Мифологию греков и римлян» Петискуса, и открыть ему тайны мифов и классической Вальпургиевой ночи в частности. Таким образом Евангелие и Талмуд вместе ступили на Олимп.

В Йосле день ото дня крепла жажда знаний об этом незнакомом мире, куда он бросил беглый взгляд. Шаг за шагом заполнял он пробелы в своем образовании и, с тех пор как рискнул выйти из знакомой области талмудизма, постоянно ощущал себя на зыбкой почве.

Шана, которую он посвятил в свои новые радости и печали, возбуждала и поддерживала в нем грандиозные планы, давно обуревавшие ее собственную душу. Она стремилась вырваться из своего окружения, учиться, получить образование и вдохнуть свободы. Ей хотелось перешагнуть границы гетто, как однажды она шагнула за границу субботы.

И Йосл был готов вместе с ней переступить эту черту. Они нашли друг друга в общем порыве к свободе и знаниям и, когда помолвка была оформлена, договорились сразу после свадьбы уехать в Германию учиться.

Никто не был посвящен в их планы: ни пастор Боде, обреченный лишиться частицы своих радужных надежд, ни Берл Вайнштейн, отправившийся в рутинное путешествие. Но как бы то ни было, пастор Боде в Борычеве опосредованно внес свою лепту в то, что в далеком Лондоне преподобный Хиклер смог окрестить Берла Вайнштейна. Жаль только, что ему не было дано когда-нибудь насладиться своим успехом, ибо Берл отнюдь не рвался сообщать всем и каждому в Борычеве о весьма прибыльном роде деятельности, который он открыл.

Главную роль, однако, в судьбе Йосла сыграло письмо его бывшего учителя Вольфа Клацке, недавно переселившегося в Германию, у которого несколько лет назад Йосл учился читать по-немецки. Тот расписывал, как ему понравилось в Берлине и насколько прекрасна эта страна. Здесь можно найти любую ученость, писал Вольф Клацке, а грамотный человек легко обеспечит себе приличный заработок и там уж спокойно может посвящать время изучению всякой премудрости. Сам он, составитель писем, занял блестящее положение с большим успехом занимается литературной деятельностью и, конечно, готов оказать Йослу всяческую протекцию в случае его приезда. Бывший учитель советовал ему безотлагательно переезжать в Берлин.

Еще до того как стать учителем Йосла, этот Клацке перебрал одно за другим, а то и параллельно множество занятий: торговец овощами, спекулянт, бродяга, попрошайка, певчий и кое-что еще. Когда он стакнулся с Йослом, исполнилось Клацке в тот год как раз десять лет.

Еще не известно, сумел бы какой-нибудь Гёте или Лессинг, или другие их уровня на оном поприще преуспеть в той области литературы, которую избрал себе Вольф Клацке. В то время как эти литераторы выбирали себе легкие торные тропы, Вольф Клацке выискал трудную дорогу, на которой, однако, могли разгуляться его таланты — учредил контору по сочинению просительных писем.

Только лишь полетом фантазии, чувством языка и стиля, искусством каллиграфии успеха тут не достичь. Помимо этого автор просительных писем должен обладать сонмищем уникальных качеств: должен быть тончайшим психологом, должен уметь виртуозно играть на всех струнах человеческой души и разума, должен иметь широкий кругозор и премудрость сложных взаимоотношений. Должен, должен, должен — о, сколько всего он должен! Но что отличает данный литературный жанр от всех других и выводит его на труднопроходимую стезю — так это то, что каждое произведение, вышедшее из-под пера составителя просительных писем, предназначено всего лишь одному читателю или в крайнем случае узкому кругу; и письмо должно оказать на этого читателя такое воздействие, чтобы самотеком вылиться в чистую монету. Тут главное подобрать тон и слова, соответствующие натуре получателя. И жалкий дилетант тот, кто полагает, что одно и то же письмо может одинаково влиять на многих. Как раз те круги, на помощь которых рассчитывают клиенты Вольфа Клацке, состоят из ярко выраженных индивидуальностей, и ни в коем случае нельзя манкировать тщательным изучением каждого.

Пока что Вольф Клацке был новичком в этом деле и порой допускал ошибки. Он недооценил трудности выбранной профессии, когда открывал свою контору в темной задней комнате постоялого двора Бомштейна на Драгунерштрассе, где его конкурент, красноносый Брандлер, уже много лет занимался тем же промыслом, но в передней. Брандлер за десять пфеннигов писал набитой за долгие годы рутины рукой пачки писем и одновременно вел бойкую торговлю адресами подходящих благодетелей. Клацке вызвался сочинять письма по восьми пфеннигов за штуку и — новшество в отрасли! — установил фиксированную цену за адреса по пяти пфеннигов за голову, хотя всем известно, что в зависимости от щедрости и состоятельности покровителя цена должна колебаться от пфеннига до марки.

Само собой разумеется, что оплачиваются не имена и адреса сами по себе, собственно, ценность представляют сведения о характере и образе действий означенных личностей. Эти знания находят свое отражение в форме и содержании соответствующего текста, особенности построения которого сочинитель и заказчик зачастую долго и подробно оговаривают. Ни одно справочное агентство в мире не в состоянии решить те деликатные задачи, как это умеют доверенные лица и делопроизводители цеха профессиональных просителей. Профессионал должен до тонкости знать, чем по жизни интересуется денежный кошелек, набожных он или беспринципных взглядов, нравится ли ему, когда проситель отчаивается, или он предпочитает смирение перед волей Божьей. Одного трогают угрозы покончить жизнь самоубийством, другому, напротив, следует плакаться, как тяжело жить, питаясь редко перепадающей коркой хлеба. Один ведется на повесть о немилосердном домохозяине, другому подавай беспомощную вдову с детьми, третий вообще считает за лучшее круглых сирот. Обнищавший ремесленник пользуется популярностью, а вот купец, попавший в затруднительное положение из-за суровых кредиторов или нечистоплотного компаньона, имеет мало шансов на успех. Одни обожают жертвовать на приданое невесты, другие испытывают особую страсть к калекам. Жертвы преследования, русские евреи или беглые из Сибири каторжники умиляют романтически настроенные души. Некоторые охотно дают на бедняков из Палестины, а другие не выделят на них и пфеннига, зато протягивают руку репатриантам из Америки. А есть еще одна плодородная нива, на которой пышно колосятся щедроты на издание еврейских произведений или восстановление сгоревших синагог. Короче говоря, при таком изобилии вкусов надо собрать обширную коллекцию образцов и уметь правильно ею распорядиться в каждом отдельном случае. Кроме того, как и в каждом деле, многое зависит от подачи: стиль письма неимоверно важен. Одним следует писать на чистейшем иврите, другим подпускать побольше цитат из Библии; иногда предпосылкой удачи служит абсолютно безупречный немецкий язык, но наибольшим спросом пользуется как раз неправильный, простодушный и потешный квазинемецкий. Его начинают читать ради забавы, а потом он одновременно поднимает настроение и задевает чувства, и, как правило, надолго запоминается.