Сэмми Гронеманн - Хаос

— Они пришли на бракосочетание. У вас есть время?

— Конечно. Я не думал, что визит к раввину выйдет таким коротким.

— Тогда зайдем внутрь и посмотрим? Идемте!

Они вошли в богато убранное помещение. Кайзер пошептался со служителем и сообщил:

— Я, оказывается, знаю семью невесты, правда, только понаслышке. Свадьба будет первый класс!

Их встретил мощный рев органа. Раввин, приятно округлившийся господин с проседью в бороде и длинными, до плеч, закрученными пейсами, стоял перед новобрачными, склонив голову набок, и смотрел на пару с меланхоличной улыбкой и трогательной печалью во взоре; руки уютно сложены на животике, прикрытом мантией.

Якоб и Йосл скромно остановились в последних рядах. Йосл обеспокоенно посмотрел на спутника и тихонько спросил:

— А шляпу не надо снимать?

Кайзер очевидно не понял. Тут отзвучал последний аккорд органа, он приложил палец к губам, а ладонь другой руки лодочкой к уху, чтобы ни слова не пропустить из благословения раввина.

Тем не менее расслышать удавалось не все, особенно Йослу, еще не привыкшему к здешнему немецкому. К тому же раввин читал нараспев, то опускаясь до шепота, то внезапно переходя на громовый пафос. И все же это было скорее пение, чем речь. Он бесконечно растягивал гласные, шипящими страшно свистел через зубы, выдавал завывающие, рыдающие, вибрирующие тона в сопровождении активной жестикуляции. Его руки то взлетали высоко к небесам, то охватывали весь мир, а потом снова находили умиротворенный покой на животе. Под конец он простер руки над новобрачными в благословении и зашептал что-то совсем уж неразличимое в том конце синагоги.

Внезапно Йосл схватил Якоба за рукав:

— Он что-то добавил на древнееврейском!

Кайзер удивленно посмотрел на товарища:

— Конечно. Это обручальное благословение из Талмуда.

— На древнееврейском?

— А что тут такого?

— Откуда поп знает древнееврейский?

— Поп? Какой поп?

— Вон тот. Разве в берлинской церкви говорят и на нем?

— В церкви? Вы думаете, где мы находимся?

— Где же еще, как не в церкви? Я тут в первый раз. У нас евреи в церковь не ходят. А здесь так интересно!

Якоб недоверчиво покосился на Йосла, желая убедиться, что тот не шутит.

— Выйдем! — сдавленно прошипел он, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть, а в вестибюле дал себе волю и никак не мог остановиться.

Йосл обиделся.

— Чего смеяться? — нахмурился он. — Я что, сморозил какую-то глупость? Я ведь еще многого не видел и никогда раньше не был в церкви. Само собой, мне все в новинку.

— Не сердитесь! — Кайзер постарался подавить смех. — С чего вы взяли, что пришли в церковь? Это синагога, и раввин обручал еврейскую пару.

— Синагога и с музыкой? А толстый поп в черной рубахе и высоком колпаке — это раввин? У нас так выглядят попы. А чего он так выл и кричал? У нас все по-другому. Или вы насмехаетесь надо мной?

— Нет, нет, — заверил Якоб, вытащил Йосла на улицу и показал ему еврейскую надпись на портале.

— У-ух! Так это еврейская свадьба? Нет, у нас совсем не так! Я, правда, думал… А какие здесь изысканные евреи! Какие наряды, какие драгоценности! Должно быть, это очень достойные семейства! А как хорошо говорил про покойного отца невесты тот гость, прямо как раввин! Так хорошо, что все плакали. Что за человек? Наверное, большой ученый и благородный человек!

— Старик Хендельзон? Самый отвратительный ростовщик Берлина! И дом его совсем не еврейский.

— Что-о-о?

Йосл погрузился в размышления, а потом заключил:

— Тогда невесте повезло, что она получила в мужья столь благочестивого мужа!

— Что значит «благочестивого»?

— Я же слышал, как раввин сказал, что это будет приют сердечной кротости…

— Туда повезут новобрачных. Свадебный банкет будет у Дресселя.

— Это еврейский ресторатор?

— И что? Думаете, они там будут есть кошерную пищу?

— Нет? А раввин знает, что они сразу после обряда…

— Конечно. А что он может? Его дело произносить речи!

Йосл и Кайзер шли в направлении Хакеншен-Маркт.

Йосл казался сбитым с толку.

— Простите, — нарушил он молчание. — Раввин выступает с речью на всех бракосочетаниях?

— Конечно. Этот или другой раввин. Есть особо востребованные. Некоторых приглашают специально на погребения, другие пользуются успехом при благословении…

— И везде они держат длинные речи?

— Да. Так заведено. Первую благословенную речь малютка-еврей получает при обряде обрезания, последнюю — над гробом. При последней он особо тихо держится, — усмехнулся Якоб.

— То есть всю жизнь, от рождения до смерти, рядом находится раввин со своими благословениями? Наверное, немецкие евреи очень любят речи?

— Помимо этого, раввин держит речь каждую субботу в синагоге, потом на всех праздничных трапезах, во всех общинах он…

— Подождите, а где же он берет время, чтобы исполнять свои обязанности?

— Свои обязанности? Так это они и есть!

— Что, произносить речи?

— Ну, конечно. Они занимают все его время. Помимо исполнения он должен к ним еще подготовиться.

Йосл снова надолго задумался.

— Давеча вы мне сказали, что у доктора Магнуса мало времени на разговоры. А мне кажется, что из-за сплошных речей у него не остается времени поговорить с человеком, который в нем нуждается.

— Не обижайтесь на него. В первую голову он должен заботиться о членах общины. А в Берлин приходит столько чужаков…

— Разве не все евреи братья?

— Все люди братья! Именно об этом и была последняя проповедь доктора Магнуса.

— Проповедь? Это то же самое, что «держать речь»?

— Ну… да. В синагоге. Субботняя проповедь. А разве у вас в субботу не проповедуют в синагоге?

— У нас? Нет. Зачем? У нас читают из Торы.

— У нас, конечно, тоже.

— Разве проповедник может сказать лучше, чем Моисей?

— М-м… А что делает раввин у вас?

— На всякое такое у него нет времени. Он учит и поучает, решает споры, дает советы, заботится о слабых и бедных… и еще тысячу подобных вещей. Но, может, в проповедях и есть смысл, я его пока не понимаю. Что он проповедует?

— Он старается сделать внимающих ему лучше и… благочестивее.

— Разве от речей человек становится лучше и благочестивее?

— Он делает, что может! Говорит, увещевает! Иногда даже ругается!

— Ругается?

— Ну… порицает то, что ему в людях не нравится.

— И люди это терпят?

— А им-то что! На то он и раввин! Ему позволено. Им даже нравится!

— И потом они исполняют, что раввин велел?

— Ну… не прямо так. Но ведь хорошо, что узнают правду!

— Наверное. Мне рассказывал пастор Боде… из второй части «Фауста», что императоры раньше держали человека, который должен был говорить им правду и ничего им за это не будет…