Сэмми Гронеманн - Хаос

— И ни одного христианского ребенка больше не видно на бульваре! — ехидно вклинилась пасторша.

— Мария! — Боде закружил по комнате. — Теперь я понимаю, почему наша Берта уже несколько дней не выходит за пределы палисадника. Пора это прекратить! Нет, я сделаю лучше: сам дам няне распоряжение возобновить привычные прогулки в саду губернатора.

— Но, Йоганнес, клянусь тебе…

— Что может быть действеннее? Пусть все видят, что малышка Берта гуляет в городе.

— Да уж, — рассмеялся Штрёссер. — Она здесь пользуется бешеной популярностью, главным образом, из-за «гувернантки». До сих пор здесь не видали местную девушку в национальном костюме Шпревальда.

— Я хотела подчеркнуть, что мы немцы! — оборонялась фрау Мария.

— С помощью вендского [11] Венды или венеды — название древнего славянского племени, проживавшего на территории современной Германии. костюма? — продолжал изгаляться Штрёссер. — Чтобы вернуть его в славянскую среду?!

— Он виден издалека, а я хотела всегда держать дочку под глазом! Йоганнес, — озабоченно обратилась фрау Мария к мужу. — Ты серьезно настаиваешь, чтобы я гуляла с Бертой на старом месте?

— Не ты! Няня с ребенком будет гулять, как прежде, на бульваре. Ради бога, Мария! Мне не хватало еще того, чтобы ты вносила свою лепту в эти волнения! Прости, что был резок с тобой, но пойми: теперь, когда в городе такая смута и любой момент грозит беспорядками, нужно тщательнее следить за своими словами. Ладно, когда невежественные старухи стращают такими россказнями, но когда молодая образованная жена пастора разносит то же самое…

— Я сказала только тебе и доктору Штрёссеру, — несмело оправдывалась фрау Мария. — Конечно, ты знаешь евреев лучше меня. Но скажите, дорогой доктор, имеет Йоганнес право быть таким сердитым? Может, в тех рассказах что-то есть? И папа всегда говорил: «Глас народа — глас Божий».

— О, любезная фрау Мария, — добродушно откликнулся Штрёссер. — Вы — непререкаемый авторитет в кулинарном искусстве, но, к сожалению, ваш рецепт мацы никуда не годится. Могу вас заверить, что евреи вообще не принимают никакую кровь, даже ее следа в мясе. А их маца вполне безобидное и здоровое кушанье. Лично я предпочитаю другие блюда их кухни, как, например, халу, которой ваш друг Генрих Гейне также после своего крещения пропел вдохновенную оду, кугель или фаршированную рыбу.

— Хороший же вы христианин! — капризно надула губки пасторша. — Едите только кошерную пищу?

— А почему нет, если удается достать? — фыркнул Штрёссер. — Настоящий немец не переносит евреев, зато хорошо переваривает их рыбу. Но успокойтесь, милая фрау Мария, у меня сохранилось пристрастие и к окороку. С тех пор как я взялся подготовить к экзаменам нескольких еврейских мальчиков, их радетельные матери время от времени совершают на мой дом кулинарные набеги, чтобы расположить меня к их чадам через желудок. Сегодня достопочтенный Мойша Шленкер притащил мне стопку мацы и долго наставлял в приготовлении кушаний из дробленой мацы, используя ее хоть целый год. И, должен вам сказать, рецепты не так уж просты. Записывайте: взять…

— Хватит! — отрезала фрау Мария. — У меня в доме ничего подобного подавать не будут, неважно, христианская в этих рецептах кровь или еврейская, как говорит Йоганнес…

— Стоп! — оторопело завопил Боде. — Постой, что я сказал?!

— Неважно. Больше я об этом ничего слышать не хочу, и ничего такого в моем доме не будет! До такого мы еще не дошли!

Она разъяренно вылетела из кабинета.

Боде взволнованно мерил шагами комнату.

— Я вам все время талдычил, господин пастор, — вкрадчиво прервал молчание Штрёссер. — Держитесь вы подальше от евреев. Радости вы от этого не получите и в собственный дом внесете хаос! Ну, и чего вы достигли? К чему привели ваши штудии «Фауста» с Йослом Шленкером? Приблизили мальчика к жизни во Христе? Тот просто сбежал в Берлин. Там, может, обратится в язычника, но уж никак не в христианина.

— Я многим обязан этим урокам, — задумчиво сказал Боде. — Признаюсь, дело приняло иной оборот, чем я предполагал, однако из моего предприятия я извлек и выгоду. Я подошел ближе к тайнам еврейской души. Приобрел неожиданный взгляд на…

— Взгляд, более ясный, чем во времена ваших миссионерских занятий в берлинской семинарии?

— Нет, это нет. То есть я хотел сказать: напротив! Все стало много сложнее, чем я себе представлял. Но и такой опыт бесценен. А потом, плотину ведь прорвало! Благодаря примеру Йосла Шленкера некоторые из благоразумных евреев поняли, что приобщение к современному образованию не означает предательства собственной общины. Лучшее тому доказательство — небывалый прилив ваших учеников.

— Что есть, то есть! Младший брат Йосла Якоб был первым, а сейчас их уже почти дюжина.

— Скажите еще, что это не доставляет вам радости!

— Еще как доставляет, когда принимаю плату за обучение.

— Штрёссер, Штрёссер, разве сами вы не признавались, насколько одарены…

— Ах, вы об этом? Этому я должен радоваться? Ну, в определенном смысле. Когда я убеждаюсь в своих прежних изысканиях. Я твердо придерживаюсь утвержденного плана уроков немецкого, и когда эти восьмилетние сорванцы, искушенные в вопросах семейного и гражданского права, распевают вслед за мной: «Я маленькая овечка, я иду за Ним…», я испытываю иезуитское ликование.

— По крайней мере, вы налаживаете мосты между цивилизациями, и я искренне рад, что своим экспериментом с Йослом Шленкером поспособствовал преодолению пропасти. Можете теперь представить себе мое беспокойство, когда я вижу уничтожение того малого, чего смог добиться, этой бессмысленной травлей? Войдите в мое положение! Я просто сражен!

— Держитесь подальше от евреев!

— Как это возможно? Я что, должен безучастно взирать, как варварски уничтожаются плоды трудов моих? Как предрассудки ритуального убийства распространяются среди моей паствы? Разве я не должен противостоять отвратительной лживой небылице, которая может привести к новым жертвам?

— Небылица она и есть небылица. Мелочь!

— Мелочь?

— Всего лишь историческое обвинение в ритуальных убийствах, когда-то приведших к преследованию евреев.

— Что? А резня на протяжении времен? А гонения, из века в век приуроченные к Пасхе? А нынешние призывы к травле?

— Да слышал я обо всем этом! Только нет тут исторической подоплеки. Никто не думает, что евреям нужна христианская кровь, наоборот. Их убивают потому, что хотят убить. Именно потому, что их ненавидят, верят, что они людоеды. В давние времена, когда в Риме истребляли христиан, им приписывали то же самое. Так что доводы разума тут не работают. Логика бессильна против инстинктов.