Сэмми Гронеманн - Хаос

И все-таки сюрприз, доставшийся ей на этот раз, вогнал ее в такой ужас, что она долго не могла опомниться. Байла разбирала сундук в комнате своей дочери Ривки, и, когда развернула простыню, что-то с грохотом упало на пол. Ее ноги подкосились, и она без сил опустилась на кучу вынутого белья. С замиранием сердца она долго не могла отвести испуганного взгляда от зловещего, сверкающего никелированными боками предмета.

Как такое могло попасть в ее дом, в порядочный еврейский дом? Как он оказался в сундуке дочери — в приданом скромной еврейской девушки?

Что за мир — что за времена! В доме Мойши Шленкера, толкователя Торы, — пистолет!

После Гёте еще и браунинг! Европейская культура и европейское варварство проникли через толстые стены большого гетто на востоке. По всему видно: еврейская молодежь в Борычеве не желала идти на заклание без сопротивления в случае погрома, а все к тому и идет. Уже во многих местечках по округе дело доходило до кровавых бесчинств. Конечно, старики-то качают головами: мол, погром, в Борычеве — не смешите! Здесь, где евреи всегда мирно уживались с иноверцами? В Кишиневе — там дело другое. Там и отношения не те, и люд все больше бедный, а в жертву всегда выбирают слабых, которым судьба послала такое жестокое окружение. В Борычеве евреям, считай, повезло с соседями.

А вот молодые не верят в безопасность положения и усердно занялись организацией самообороны, отряды которой сейчас возникают, куда ни глянь. И так они все воодушевлены, да что толку! Пожалуй, энтузиазм — их единственный актив. Настоящего оружия в отрядах почти что нет, а тех, кто умеет с ним обращаться, — и того меньше.

К тому же у молодых часто напрочь отсутствует понятие об организации и дисциплине, а одной доброй волей их не заменишь. В том, что в случае необходимости дети встанут на защиту отцов, Байла не сомневалась, но нельзя закрывать глаза на то, что они окажутся беспомощны, если управление погромами военные возьмут в свои руки, как это уже случалось в других местах. Кое-где сопротивление обезвредили уже накануне погромов, когда полиция прошерстила все еврейские дома в поисках оружия. А за хранение оружия самое малое наказание — три месяца тюрьмы! Такие обыски принесли погромщикам двойную выгоду: чего не разгуляться, если чувствуешь себя в безопасности, а заодно и пополнить свои арсеналы. В Борычеве очень боялись такого развития событий, и поэтому все немногое оружие распределяли по многим домам и прятали в самых невероятных местах.

Байла Шленкер с глубоким вздохом очнулась от своих невеселых раздумий, боязливо и с отвращением, будто это было омерзительное насекомое, подняла пистолет, держа за рукоять двумя пальцами, и на вытянутой руке вынесла его в коридор. Растерянно озираясь, она искала, куда бы спрятать мерзкую штуку — дочка не должна была его найти! Пока она так соображала, а убийственное орудие жгло ей пальцы, дверь внезапно распахнулась. Байла вздрогнула. К счастью, это всего лишь вернулась Ривка, которая только недавно выскочила из дома. Застав мать в таком положении, Ривка на мгновение оцепенела, но картина показалась ей столь комичной, что она невольно рассмеялась.

— И она еще хохочет! Милое дельце! — в сердцах укорила дочь Байла. — Унеси эту мерзость с глаз долой, чтобы я ее больше не видела! Беду на всех нас навлечете со своими игрушками!

— А я как раз за ним вернулась, — успокоила Ривка, забирая браунинг. — По дороге вспомнила, что забыла его взять.

Она сунула оружие в плетеную корзинку, которую держала под мышкой, и прикрыла сверху белым платком.

— Бог мой! — воскликнула Байла. — Она говорит это так, будто забыла зонтик! Теперь ей и за покупками надо идти с пистолетом!

Но Ривки уже и след простыл. Она торопилась нагнать понапрасну потраченное время. В новой ешиве сегодня назначили собрание, на котором руководители собирались обсудить вопросы самообороны, и ей очень хотелось там быть. Вообще-то женщинам вход в учебные и молельные помещения был строго-настрого воспрещен, но теперь на многое закрывали глаза, учитывая надвигающуюся опасность. Приходилось выбирать для таких встреч самые безобидные варианты, чтобы не возбуждать подозрений полиции.

Ривка прошла под арку ворот, ведущих во двор синагоги, в следующем дворе располагались мясные ряды, и любой предположил бы, что она идет за покупками. Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, Ривка юркнула направо, за невысокое здание, и через боковой вход вошла в полумрак маленькой комнатки, примыкавшей к большому залу.

Ривка чувствовала страшное напряжение. По городу ползли пугающие слухи о возможном столкновении самообороны с полицией. Вроде бы вчера после обеда, где-то в окрестностях. Такой инцидент легко мог послужить полиции поводом для повсеместных обысков, а это подвергало опасности все дело самообороны.

Она ожидала натолкнуться на подавленное настроение своих товарищей, а вместо этого еще снаружи услышала радостно возбужденный голос Биньямина Шапиро. Не успела Ривка толкнуть дверь, как он вскочил ей навстречу:

— Ривка! Ты уже знаешь? Чудесные новости! Прекрасные виды!

— Какие виды? — спросила Ривка с замиранием сердца.

— Виды на урожай в Палестине!

— Ну, вот как работать с вами, сионистами? — огрызнулся Меир Каплан, с досады швырнув на пол сигарету. — Мы тут сидим по уши в проблемах. Того и гляди посыплются на нас беды и смерть, а он пляшет от радости, что в его Палестине хорошие виды на урожай!

— В моей Палестине, в моей? — возмутился Биньямин. — Что я слышу? Будто она не наша! Наша родина! Наше отечество!

— Моя родина — Россия!

— Хороша родина!

— Не Россия и не Палестина! — вмешался Давид Перковский, бледный худой парень, хромой и кривоватый. — Ни одна страна нам не родина, наше отечество — весь мир! Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Они наши братья!

И тут начались дебаты. В комнатке собралось около дюжины молодых людей, почти все дымили, так что дышать было нечем. Все галдели разом, стараясь перекричать друг друга, каждый с жаром доказывал свою правоту во взглядах, отчаянно жестикулируя.

Наконец, не выдержал рослый Мендл Фридман. Он несколько раз с силой хлопнул ладонью по столу, стало немного тише.

— Мы собрались не для того, чтобы оттачивать наши программы! — энергично покачал он головой, на которой топорщилась короткая каштановая бородка. — Я не меньший сионист, чем ты, Биньямин, тебе это хорошо известно. Я люблю все лучшее в России, как ты, Меир. Я всегда на стороне угнетенных, ты это знаешь, Давид. Все мы евреи и должны служить своему народу. Сегодня речь идет о делах, злободневных для нас всех, а не об отдаленных идеалах. Думаю, все вы слышали о беде, которая обрушилась на нас вчера…