Сэмми Гронеманн - Хаос

Задумчивая молчаливость старого господина сильно заботила Йозефа. К черту! Все так хорошо складывалось, пока не ввалился этот еврейский олух. А милейший Хайнц, которому он всегда симпатизировал и который не раз забавлялся его эксцентричными идеями! Тот, видно, совсем слетел с катушек. Как теперь объясняться с покровителем? Этого бородатого «кузена» из Польши просто замолчать не удастся.

Наконец барон Ансельм заговорил, спокойно и рассудительно:

— Юная дама произвела на меня неплохое впечатление. Благовоспитанное, милое дитя. Прекрасные формы, да. И держится, в сущности, хорошо. Видно, что родители сделали все, что было в их силах, чтобы… хм… заставить ее забыть о своем происхождении.

И, к величайшему удивлению Йозефа, далее последовала развернутая, овеянная душевной теплотой характеристика достоинств Эльзы, будто отпрыск противился бракосочетанию.

— Если прочее окружение приличествует, — заключил барон Ансельм.

— Положение семьи блестящее! — пылко заверил Йозеф.

— В таком случае полагаю, эта девушка станет однажды честной и доброй супругой.

— Так ты согласен? — вдохновился Йозеф. — Ну, слава богу! Можешь на меня положиться: этот злосчастный восточный кузен больше не будет допущен в дом!

— Какой кузен? Тот молодой человек, что выглядел не слишком комильфо? Каким образом он тебе мешает?

Йозеф озадаченно посмотрел на старейшину:

— Если он тебя не стесняет… Я считаю… В конце концов, он просто невыносим! Его отошлют. Не думаю, что сами Ленсены в восторге от него.

— Возможно. Но это дело господина председателя ландгерихта. Можно спросить, в том ли наша забота? — Барон Ансельм остановился и пристально посмотрел на Йозефа. — Не на ложном ли ты пути, Йозеф? Видит бог, какой это трудный шаг для всех нас, породниться с еврейским семейством. Если ты свою жизнь иначе… Ладно, оставим это! В конечном счете мы не первая фамилия древнего рода, которая решается на такое. Поверь, я перешагнул через себя, когда вошел в тот дом, чтобы посмотреть, не станет ли для нас позором сама девушка, которую ты хочешь ввести в наш круг. И, как я уже сказал, упрекнуть ее не в чем. К тому же она светленькая! Ну, в принципе, шаг уже сделан, с моим визитом. А если мы сделали этот шаг, следует четче обозначить допустимые границы. Если уж в силу обстоятельств мы вынуждены принять в семью члена из чуждого нам общества, мы должны вдвойне подумать и уяснить себе, кто мы, а кто они.

— Да, конечно, — смутился Йозеф. — Именно поэтому я и подумал, что этот чужак из Польши невозможен в семье…

— Невозможен? Разумеется. Но возможен ли сам господин председатель ландгерихта? Возможен ли для нас? Йозеф, вижу, ты дезориентирован, ты уже не понимаешь, где проходит демаркационная линия. Пропасть лежит между нами и председателем, а не по ту сторону от него, не между ним и родственником в еврейском костюме. Еврей есть еврей! И неважно, крещен он или нет, носит кафтан или фрак. Даже если над ними поработает портной, парикмахер или дизайнер, они не станут нам ближе, равно как и с помощью церковной или научной кафедры. За маской может спрятаться любой! Скажу больше: замаскированного еврея надо остерегаться больше, ибо он опаснее. Это я вижу по тебе! Пилюля остается пилюлей, и подслащают ее только для детей. Забирай свою Эльзу, уж как-нибудь переживем! Примем радушно и посмотрим, как сделать из нее добродетельную христианскую жену немецкого аристократа. Но ее семья! От нее надо откреститься!

Вот таким манером Йозеф получил долгожданное благословение старейшины благородного семейства.

Йосл Шленкер застыл на том самом месте в салоне Ленсенов, куда его доставил Хайнц, даже после того, как многочисленная публика, центром внимания которой он невольно стал, внезапно рассосалась через разные двери. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку от всех странностей, которые ему довелось пережить за последнее время, а особенно от того способа, которым его ввели в берлинское общество. Неужели эта полная благородная дама его кузина? А эти изысканные элегантные люди его родственники? Вообще-то он знал, что старший брат отца много-много лет назад перебрался в Германию, о нем почти не упоминали, считали отщепенцем, определенно сгинувшим где-нибудь под забором. И вдруг Йосл воссоединяется с семьей отца в такой неожиданной обстановке. Просто голова кругом!

Когда он пришел в себя, заметил, что остался в комнате один, не считая юной дамы, стоявшей у окна и с интересом разглядывающей его. С той поры как он завязал далеко заведшие дебаты с Шаной по поводу правил субботы, ловкости и умения в обращении с женщинами у него не прибавилось, к тому же и атмосфера не слишком способствовала преодолению стесненности. Он мечтал только об одном: поскорее убраться из этого кошмарного дома, в привычное окружение, к жене, и в тишине и покое разобраться в своих сумбурных чувствах. Он сделал неуклюжую попытку изобразить поклон и на цыпочках, чтобы не испортить дорогой ковер на полу, покрался к двери.

Он почти добрался до выхода и уже протянул руку к дверной ручке, как дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник тот видный господин с коротко подстриженными седоватыми усами, который недавно с такой сердечностью пожимал руку другому важному господину. Но теперь от сердечности не осталось и следа, побагровевший от ярости, он бросил на Йосла такой свирепый взгляд, что тот испуганно отпрянул. В следующий момент дверь оглушительно хлопнула, и видение исчезло.

Йослу стало совсем уж не по себе, мелькнула мысль, что он угодил в сумасшедший дом, и он боялся даже шевельнуться.

Он вздрогнул всем телом, когда его плеча мягко коснулась чья-то рука и безмятежный женский голос произнес:

— Вы тоже хотите уйти, господин Шленкер? Идемте со мной!

Он посмотрел на девушку и обрадовался здравомыслящему человеку, с которым можно иметь дело. Ее спокойное лицо с правильными чертами, внимательные серые глаза, гладко уложенные светлые волосы и, конечно, доброжелательно-уверенный тон — все это внушало чувство защищенности. Он оживился и с благодарностью последовал за ней вон отсюда.

— Где вы здесь поселились? — тем же ровным тоном спросила девушка, не сбавляя шагу, будто то, что Йосл провожает ее, было само собой разумеющимся.

Йосл дал отчет. Юная дама привела его на трамвайную остановку и проследила, чтобы он сел в нужный вагон.

Как только трамвай отъехал, на улицу выскочил, дико озираясь, Хайнц Ленсен. Завидев Марту, он со всех ног бросился к ней.

— Марта, ты не видела здесь этого парня?

Марта указала на хвост трамвая, который как раз поворачивал на Потсдамскую площадь.

— Я посадила его на трамвай.