Сэмми Гронеманн - Хаос

— Ты позаботилась о нем? Ну конечно! Ты единственная сообразила сделать то, что следовало!

— А как иначе? — улыбнулась Марта. — Мне показалось, ему не хватало капельки участия, после того как твой жгучий интерес к нему как-то вдруг испарился. Он стоял в вашем салоне такой беспомощный, такой одинокий! Вот я и подменила тебя.

— Ну да, христианский долг и так далее! Но ты же не можешь ожидать, что я так уж далеко продвинулся на этом поприще.

— Мне так сегодня на минутку показалось, что у тебя случился приступ прахристианства.

— Ну да, может, я снова налажу связь Берлин — Толстой.

— Во всяком случае, кажется, ты сегодня впервые открыл в себе нечто вроде родственных чувств. Пусть и в несколько экзотической форме, что, конечно, не украсило Эльзин праздник.

— Марта, сделай одолжение, можешь выругать меня как хочешь, но только не насмехайся!

— Ну, если ты считаешь, что заслужил нагоняя, то мои проповеди тебе не нужны. Но тебе и правда есть в чем себя упрекнуть! Что это на тебя вдруг нашло?

— Это на самом деле было какое-то наваждение, сущее ребячество. Я был выбит из колеи, а тот парень… Я столько сегодня пережил, что… Хотелось выкинуть что-нибудь такое, чтобы эти снобы превратились в соляной столб. Но, в сущности говоря, мне дела нет до всей этой полуазиатской родни.

— А чего же ты гнался за бедным юношей?

— Меня вдруг осенило, что я втянул его в преотвратнейшую историю и ему было хуже всех — кроме Эльзы, конечно. Перед чужим человеком я еще могу извиниться — с Эльзой все сложнее. Ты ведь знаешь, с сестренкой я не могу разговаривать серьезно, впрочем, как и со всей моей семьей, и с ближним кругом знакомых. Не считая тебя, само собой!

Они шли вдоль канала к Люцовплац, Хайнц без церемоний подхватил Марту под руку.

— Мне страшно жаль, — нарушила Марта молчание, — что вы с Эльзой никогда не говорите по душам. Каждый из вас стесняется своих чувств, вот вы и высмеиваете все подряд колкостями да шуточками. Такое впечатление, что вы оба боитесь взглянуть в глаза реальности, как, впрочем, и заглянуть в глаза друг другу. Вы не можете или не хотите говорить простым языком и называть вещи своими именами.

— А что ты хочешь? Вот мы такие. Вы другие.

— Мы? Возможно. Подчас мне вас ужасно жаль, ведь жизнь вам многого недодает. Но многому в вас я и завидую. Я, правда, люблю Эльзу, с тех пор как мы познакомились в школе. Я всегда ею восхищалась: ей все давалось легко, без особых усилий, но она не задирала нос. А иногда мне страшно за нее. Понимаешь, она будто постоянно бежит от себя… так же, как и ты.

— Марта, — Хайнц легонько сжал ее локоть. — Мы тебя и любим за то, чего нам не хватает. Как выходит, что с тобой я могу говорить так откровенно, как ни с кем другим? Я часто думал: может, поэтому многие парни еврейского происхождения выбирают себе в жены неевреек…

— Что теперь собираешься делать, после всей этой истории? — Марта поспешила сменить тему. — Твоя озорная проделка может иметь совсем невеселые последствия.

— Я всего-то хотел устроить своим домашним небольшую встряску, — кисло буркнул Хайнц и отпустил руку Марты.

— А этого молодого человека не собираешься найти?

— Зачем он мне? Хватило и одного раза. Хотя, знаешь, я узнал от него много интересных вещей, и если бы он не оказался, на мою голову, настоящим маминым кузеном…

— Так это была не шутка?

— Сомневаться не приходится. Слушай!

И он поведал ей всю авантюру от начала до конца. Марта слушала очень внимательно, подробно расспрашивала о жизни в Борычеве. Хайнц вынужден был признаться, что, кроме обрывочных сведений от Йосла, он в этом совершенно не ориентируется.

— Странно! — задумчиво сказала Марта. — Как странно! Такие, в общем-то, близкие родственники и живут в совершенно разных мирах! Там, в Борычеве, должно быть, все по-другому. Возможно, именно там и живут настоящие евреи. Я даже не подозревала о подобных вещах.

— Какое мне, в принципе, дело до отколовшейся родни?

— А может, это вы откололись? Это ведь твой дед бежал оттуда, и мне так кажется, что вы все еще в бегах. Все еще бежите от себя самих, как я уже сказала. Впрочем, в этом утверждении, похоже, больше значения, чем я вкладывала до сих пор.

— Что ты хочешь этим сказать? Что мне надо отыскать дорогу на Борычев? Может, еще и пейсы отрастить?

— Нет, это лишнее. Но на твоем месте я бы проявила больший интерес, я бы поискала возможность попасть туда. Это же так заманчиво, увидеть живых библейских предков, доныне обитающих на земле. Я бы даже посчитала это своим долгом! Noblesse oblige.

— Невероятно!

— Что?

— Ход твоих мыслей точь-в-точь совпадает с моими утренними соображениями, пока все так по-дурацки не завертелось. Думал, может, я из древнейшей благородной расы? Ты ведь видела, что выходит из того, когда один из прародителей вдруг оживает и является в салоне? Мне было любопытно посмотреть, как один из пращуров тех же Штюльп-Зандерслебенов впишется в берлинское высшее общество, неотесанный разбойник, неискушенный в письменах и литературе.

— Возможно, нечто подобное и сегодня еще востребовано. Даже не знаю, кого от кого лучше изолировать… Ах, вон мой трамвай! Мне сегодня еще надо дать урок. Подумай о проблеме!

— О какой? О моем благородном происхождении? Марта, дорогая, могу тебя заверить, что мой вновь открывшийся аристократизм не сделает из меня надутого индюка. Как крестоносец и ландскнехт я буду и впредь безупречно сидеть на заседаниях по трудовым спорам и время от времени доносить до тебя оттуда словечко. И если уж я пока не отбываю срочно в родовую крепость в Борычеве, то непременно разыщу резиденцию моего благородного брата Йосла из рода Шленкеров среди других царственных изгоев на Драгунерштрассе. Мое честное рыцарское слово!

Хайнц ожидал, что сгустившаяся над ним гроза разрядится на его голову, когда, вернувшись домой, получил сообщение от горничной, что отец ждет его в кабинете. Он решил с потупленным взором претерпеть громы и молнии. К его вящему удивлению, господин председатель вполне благодушно восседал за своим письменным столом, обложившись бумагами. И то, что он услышал, повергло его в ступор.

— Ты неоднократно выражал желание, — безликим голосом начал председатель ландгерихта, — принять участие в конференции международного криминалистического союза, каковая в настоящее время имеет место быть в Петербурге. До сего времени я не давал своего согласия, поскольку, с одной стороны, не видел твоего неподдельного интереса к предстоящим там событиям, с другой стороны, полагая, что и в Берлине ты не лишен развлечений. Ныне я изменил свое мнение. В завтрашний день ты можешь выправить себе паспорт и визу и, с моего соизволения, всеми возможными средствами ускорить свое отбытие. Подай заявление на три недели отпуска с одновременным ходатайством о его продлении по мере необходимости. Благодарностей твоих мне не надо. Надеюсь, ты понимаешь, что все они были бы избыточны. Надеюсь, исчезнешь из нашего поля зрения как можно скорее.