Сэмми Гронеманн - Хаос

Совершать поминальную молитву по близким родственникам даже для нерелигиозных евреев считается священной обязанностью. В такой день каждый рад принять участие в богослужении, чтобы прочитать особую молитву по усопшим — кадиш. Скорбящий старается не только поучаствовать в синагогальной службе, но и самолично выступить кантором. Такое желание редко исполняется в синагоге из-за жесткой конкуренции, поэтому он предпочитает собрать для домашней молитвы десять взрослых мужчин, миньян, и в миньяне самому вести службу. Ни один еврей не упустит возможности именно таким образом исполнить свой долг. Для неимущих евреев даже устроили особый источник доходов: несколько человек всегда находятся в готовности дополнить миньян. Реформистские синагоги тоже были вынуждены постоянно содержать оплачиваемых людей для состава миньяна, чтобы вообще иметь возможность проводить богослужения.

Так что молодые люди тут же откликнулись помочь доктору Пинкусу в его благочестивой нужде, не поминая ему то, что он, будучи членом правления Союза за кремацию и социалистом, постоянно давал повод для возмущения многим ортодоксам.

Клацке порылся и вытащил для скорбящего молитвенник — сидур и талит — прямоугольное шерстяное покрывало с темно-синими полосами поперек продольных сторон и особо сплетенными кистями, привязанными по четырем углам, так называемыми цицит. С лестницы уже слышался рассерженный голос химика. Пинкус вошел со своим ассистентом, доктором Коном, молодым человеком, на лацкане сюртука которого сверкал серебряный могендовид — шестиконечная Звезда Давида, сложенная из двух одинаковых равносторонних треугольников — эмблема сионистов.

— Говорю вам, — надсаживался Пинкус, разворачивая талит, — не слышал большего вздора, чем выражение «Религия — дело частное»! Это проявление малодушия перед социал-демократами, а сионисты бездумно взяли его на вооружение. Отсталость следует вырывать с корнем! Покончим со всеми предрассудками! Покончим с религией!

Он накинул талит и машинально укутался в него с головой.

— Стойте! — внезапно воскликнул Йользон. — У нас нет миньяна! Нас всего девять! Не хватает еще одного!

— Я приведу! — с готовностью вызвался Кладке. — Уж одного-то еврея на Аугустштрассе непременно встречу! А вы, господа, попробуйте пока сигареты. Позже обслужу вас обходительно и дешево.

Выскочив за дверь на лестницу, он налетел на высокого молодого человека, изучавшего таблички.

Восстановив равновесие, тот вежливо обратился к торопыге:

— Простите, не здесь ли проживает…

— Вы еврей? — с ходу перебил его Клацке.

Незнакомец онемел.

— Глупый вопрос! — не унимался Клацке. — И так видно. Заходите! На ваше счастье, мы собрались молиться, и нам как раз не хватает десятого для миньяна!

Он бесцеремонно уцепился за рукав юноши и втащил его в свою комнату.

— Господин Левизон?! — раздался удивленный возглас Йосла.

Но доктор Пинкус, как раз покончивший со своей антирелигиозной речью, уже встал лицом к восточной стене и зычным голосом затянул на древнееврейском языке начальный псалом дневной молитвы. Остальные поспешили присоединиться, не следуя гармонии и такту, так что в первые мгновения многоголосого жужжания не было ни ладу ни складу.

Хайнц Ленсен по примеру других покрыл голову и попытался разобраться в своем новом звании и положении, функции которых до поры до времени были для него сокрыты.

Вхождение в молящуюся общину произошло столь внезапно и стремительно, что у Хайнца не было времени отказаться, даже если он решился бы в этих несколько щепетильных обстоятельствах сообщить о заблуждении по поводу его религиозной принадлежности. Теперь ему не оставалось ничего другого, как наблюдать за развитием событий. Он забился в уголок и с любопытством разглядывал собравшихся.

Начальный псалом закончился. Провыли его в весьма неординарной манере. Некоторые молящиеся при этом бродили по комнате, руки за спину, другие сидели, где можно было приткнуться. Один даже уселся на стол и молился, докуривая сигарету. Неожиданно повисла тишина, только тот, что стоял у стены, теперь в одиночку голосил в небывалом темпе, то и дело кланяясь. Время от времени вступал хор беспорядочными воплями. Потом пришло время длинной тихой молитвы, в которой участвовали все, встав в стойку с сомкнутыми ногами и глядя в одну сторону. То тут, то там кто-то склонялся в поклоне. Йосл и тот парень, что привел Хайнца, ритмично раскачивались, в то время как другие не шевелились. Поклоны тоже выглядели странно: некоторые складывались, как перочинный ножик, до самых колен, другие склоняли головы, как на уроке танцев. Так продолжалось долго, пока один за другим участники не начали отступать назад, кланяясь во все стороны, последним — тот, что стоял у стены, который снова завел нараспев молитву.

Хайнц с интересом и удивлением копировал поведение остальных, которое ему все равно казалось непостижимым. Это действо в фантастическом исполнении, в прокуренной комнате, среди рекламных плакатов и плюшевой меблировки и отдаленно не напоминало то, что он понимал под богослужением. В самом деле, ничего общего между торжественностью службы в западной церкви или синагоге и исполнением предписанного перечня молитв в еврейском миньяне вроде этого, собравшемся в комнате Вольфа Клацке.

Правоверный иудей должен трижды в день читать определенные и неизменные блоки молитв. Не только точность текстов, их последовательности, но и движения тела, и его обращение лицом к востоку — к местоположению Храма Соломона — все регламентировано. В определенных местах велено покаянно бить себя в грудь, в других — благоговейно кланяться. Со временем упражнение и опыт доводят процесс до автоматизма: рука сама поднимается к груди, шея сгибается, слова слетают с губ неосмысленно. В большинстве случаев молитва прочитывается настолько бездумно, что молящийся только по тому, как ноги сами собой развернут его, соображает: задание выполнено. Ничто не мешает и во время молитвы заниматься собственными мыслями, ведь она требует только физического, а не духовного участия. Разумеется, есть и такие, кто пытается сосредоточиться на духовном восприятии того, что произносит. Однако на Западе осталось сравнительно мало верующих, понимающих тексты молитв, так что по большей части все сводится к механическому произнесению слов, которые ничего не значат. И потом, человеку, целый день занятому на работе или на службе, просто не под силу каждые несколько часов вдруг радикально менять свой внутренний настрой. Бывает и так, что молящийся искренне наполняется благочестивыми чувствами и мыслями, но еще вопрос, связано ли это с произносимыми в эти минуты словами.