Сэмми Гронеманн - Хаос

— А потом он крестится! — выкрикнул Клацке. — Быть христианином для таких — значит, больше вообще ни во что не верить! Они только делают вид, что верят во что-то новое. А те, что не крестятся, тоже притворяются, что во что-то верят, только никто не может сказать, во что! Плуты они все!

— Ну, не знаю, плутовство ли это, — задумчиво сказала Шана. — Вся беда в этой мудреной идее, будто еврей и его вера — это одно и то же. Надо убедить людей: если даже вы поколебались в своей вере, вы, несмотря ни на что, остаетесь евреем и должны верить своему чувству. А они не находят другой возможности, кроме как утаивать от себя и от других, что лишились того, что здесь воспринимается как основа и признак еврейства.

— Правильно! — поддержал жену Йосл. — Им говорят: без религии нет еврея. А они-то ощущают себя евреями, вот и внушают себе: «Значит, я религиозен, хоть и не замечаю этого сам».

— А другие, которые крестятся, — подхватил Клацке, — говорят себе: «Раз уж нам приходится прикидываться, что имеем веру, будем лучше на той стороне, где можно извлечь хоть какую выгоду»!

— Меня здесь другое все больше удивляет, — размышлял Йосл, — когда вижу, что немецкие евреи творят с религией. У нас, в Борычеве, никому не придет в голову молиться, если он не верит тому, что говорит, а здесь…

— Здесь, — яростно закивал Клацке, — полно таких, которые трижды в день молятся за возвращение народа Израиля в Палестину и тут же борются с сионистами, в открытую говорят, что то, о чем они молятся, свершись оно, стало бы бедствием. А то и вовсе кричат, что нет никакого еврейского народа!

— А в России такого нет? — спросил Хайнц.

— Есть, конечно, евреи, не поддерживающие сионистов, и даже немало, — внес ясность Йосл. — Но не встретите ни одного, который стал бы утверждать, что мы не народ. Во всяком случае, там не может такого быть, чтобы человек за что-то молился и в то же время действовал против. Там человек везде остается тем, кто он есть, а здесь в синагогу приходит совсем другой…

— Сегодня вечером я еду в Петербург, — сообщил Хайнц. — Возможно, там мне удастся лучше понять…

— В Петербург? — перебила его Шана. — В Петербурге почти нет евреев; только самым богатым, купцам первой гильдии, дозволяется там жить.

— Знаете что! — воодушевился Йосл. — Поезжайте-ка вы кружным путем, через Борычев. Навестите моих родителей. Будете там желанным гостем на праздник. У нас гость да к тому же родственник — это величайшая радость!

— Даже такой еретик, как я? — засмеялся Хайнц.

— У нас не делают различий, — серьезно ответила Шана. — Никто не потребует, чтобы вы выставляли себя набожным.

— Извините, — вклинился Клацке, — а как вы получили паспорт? Наверное, выдали себя за представителя торговой фирмы, да? Какой?

Хайнц дал несколько туманных разъяснений о маргарине и перевел разговор на железнодорожное сообщение с Борычевом, разумеется, на данный момент вовсе не собираясь делать крюк. Хотя выпавший шанс бросить взгляд в этот незнакомый диковинный мир привлекал. Дальнейший разговор за чаем подогревал его интерес и, может быть, даже воодушевлял.

Расстались они друзьями. Даже Клацке, которому Хайнц пообещал дать рекомендации в среде потенциальной клиентуры, остался доволен.

— Знаете что, дорогие мои, — обратился он к Йослу и Шане, — ваш кузен подал мне отличную мысль. Я зарегистрирую свою фирму при суде. Там должно быть много евреев, которые хотят оформить паспорт в Россию и будут рады свалить хлопоты на посредника по доверенности. Уж они-то хорошо заплатят! А я напечатаю табличку: «Специализированные поездки в Россию и на Восток».

Хайнц отправил свой багаж на вокзал и теперь ломал голову, как убить время до отхода поезда. Слоняясь без дела, он снова наткнулся на плакат, приглашающий на публичное обсуждение темы «Решение еврейского вопроса», и решил заглянуть на это мероприятие.

На первый взгляд такого рода собрание мало отличается от прочих игрищ «на злобу дня», проходящих при обильных возлияниях. Правда, здесь сразу бросается в глаза разница как раз по этому пункту, а именно в количестве потребления алкогольных напитков. Здесь пьют на порядок меньше, чем обычно на политических сходках. Частично это объясняется тем, что на еврейских встречах присутствует несравнимо большее количество персон женского пола, но и мужская когорта участников соблюдает трезвость; лишь немногие заказывают кружку пива, и то без особой охоты, скорее из соображений приличия. Предварительно дотошно выспрашивается у кельнера, какие из имеющихся в наличии сортов пива он сегодня порекомендовал бы, и только после основательного и продолжительного взвешивания всех за и против и по зрелом размышлении делается заказ. По завершении сделки с солидным достоинством рассматривается шапка пены, потом неторопливо сдувается и в полной концентрации всех критических талантов делается первый глоток. От результатов этой пробы зависит многое, в том числе успех оратора и партии: если результат мало-мальски соответствует ожиданиям, после первого заказа следует множество других, и кельнеры вечер напролет курсируют по залу с тяжело нагруженными подносами. Но по большей части на еврейских собраниях кельнеры довольствуются созерцательной ролью. Кружка долго стоит нетронутой, пена оседает сама по себе, напиток теряет ядреность, а когда гость наконец вспоминает о нем, то отпивает глоток-другой без всякого удовольствия, только чтобы не бросать деньги на ветер. Потом машинально отставляет от себя кружку, пару раз со вздохом пытается отхлебнуть еще — за свою-то монету! — но в горло не лезет, и по окончании вечера столы по всему залу являют жалкое зрелище недопитых кружек. Тут кельнеры после первого заказа скучают, неуважительно поглядывая на собравшуюся публику, и чувствуют себя оскорбленными, подавая лимонад или сельтерскую, которые снисходительные к своим еврейским клиентам трактирщики поставляют в такие дни, учитывая пристрастия контингента.

Еще один отличительный признак такого рода собраний, который Хайнц с любопытством отметил сегодня, — это состав участников. Как правило, на разные манифестации собираются представители определенного социального слоя. Здесь же, пробираясь через переполненный зал поближе к трибуне, Хайнц увидел лица, принадлежащие разношерстной по профессии и имущественному положению публике.

Далее ему бросилось в глаза невероятно активное участие молодежи. Перед входом ему пришлось пробиться сквозь кордон молодняка с сине-белыми эмблемами, почти детей, которые протягивали прохожим кружки для пожертвований, листовки, брошюры, газеты. В зале крутились другие волонтеры, в основном юные девушки, со списками, учетными карточками и квитанционными книжками, — вербовщицы душ.