Сэмми Гронеманн - Хаос

А Мойша Шленкер поспешил домой, чтобы обрадовать жену роскошным гостем на седер, которого сам Бог послал.

Яков Шленкер испытал неслабое разочарование, когда именно те достопримечательности, которые обещали стать сенсацией для приезжего, не произвели на того никакого впечатления. Ни бульвар, ни губернаторский сад, ни новые драгунские казармы, ни даже памятник императору Александру! И уж совсем по-дурацки гость заинтересовался вещами совсем обыденными и вовсе неказистыми. С Рыбного переулка, который Яков хотел бегом проскользнуть мимо, Хайнца было просто не вытащить. Он подолгу стоял возле каждой лавчонки и через грязные окошки вглядывался в темную дыру, заваленную всяким хламом, и ее хозяина, отчаявшегося найти такого дурака, который позарится на его товар. Суета базара, сегодня особенно оживленного по случаю предстоящего праздника, захватила Хайнца надолго. Когда Яков со смешанным чувством гордости и благоговейной робости указал ему на старца, знавшего наизусть весь Талмуд, Хайнц бегло скользнул взглядом по кладезю учености, а вот на нищих оборванцев у фонтана не мог наглядеться. Перед монополией, продававшей казенную водку, Хайнц долго любовался виртуозностью, с которой мужики, хлопая по донышку бутылки, одним ударом выбивали пробку, и с какой ловкостью потом опустошали до последней капли мутный сосуд.

«Странный тип!» — размышлял Яков, но не торопился высказывать своему экскурсанту терзавшие его сомнения. К тому же попутно мальцу приходилось отчаянно обороняться от орды босоногих огольцов, мальчишек и девчонок, которые следовали по пятам и привычно канючили подаяние. Хайнц уже давно раздал всю мелочь, имевшуюся у него в наличности, но Якову потребовалось еще немало времени и усилий, чтобы отбиться от стаи, идущей по следу.

При всем при том мальчик болтал без умолку, рассказывая о себе и своих близких, приплетая сюда еще и истории, касавшиеся попадавшихся по ходу дела персон и мест, казавшихся ему значительными. И по всему было видно, что блеснуть знанием немецкого доставляло ему неописуемую радость и добавляло весу в собственных глазах.

Таким образом, Хайнц во время прогулки получил не только кучу сведений о своих родственниках и нравах еврейской общины, но в придачу еще и ворох городских сплетен, а главное, целый арсенал прозвищ, коими наделялся каждый из встреченных, из чего он сделал вывод, что распространенность прозвищ является поразительной и уникальной отличительной особенностью восточных евреев.

С особой гордостью Яков неизменно возвращался к старшему брату, которому повезло жить и учиться в Берлине. Он и сам непременно поступит так же. Поэтому со всей прилежностью учится у доктора Штрёссера и уже хорошо говорит и пишет по-немецки. А еще доктор учит его сестру Ривку, да господин и сам увидит, как хорошо она понимает по-немецки, может, даже лучше, чем он. Нет, лучше не может! Почти как он.

А вон тот гад в полицейской униформе возле лавки старьевщика — это пристав Куяров, который сейчас подготавливает погром. А вон те двое на другой стороне, что ходят туда-сюда, видите? — они из самообороны. А вон тот, с голым лицом и лысым лбом, он сват Розенфельда Безносого, теперь часто бывает в его доме, хочет выдать сестру, а она не хочет. Знаете, какой он? Выучил Талмуд так, что ткни иголкой в любое место книги, точно скажет, на какое слово она попала. А вон те ворота — это наша пожарка, то бишь пожарная часть. А начальник пожарной команды уже получил много премий. Он со своей командой так быстро приезжал на пожар, что, говорят, заранее знал, где что загорится. А вот памятник императору Александру Третьему, восемьдесят тысяч рублей! Деньги, говорят, собрали с евреев как добровольные пожертвования. Плохой был человек, старый император, и как пес преследовал евреев! Но деньги собрали. Сначала не хватало, потом губернатор наслал санитарную комиссию, которая определила, что все дома в Рыбном переулке и почти все школы местечка находятся в аварийном состоянии и подлежат сносу. Тогда по-быстрому справили, что требовалось, и люди не оказались на улице, и в школу можно ходить. А губернатор, он снова отличился, и получил какой-то там большой орден за то, что город такой патриотичный, кажется, правильно он говорит?

Дом из красного кирпича, вон там, — это гимназия, где учит доктор Штрёссер. Ай-яй! У него в классе сын самого Берельзона, которому приходится писать и в субботу, и Берельзону это стоит немало денег! А еще в каждом классе положено евреям составлять пять процентов, а в том классе было восемнадцать учеников, и Саша должен бы вылететь. Вот его отцу ничего не оставалось, как определить в класс еще двоих крестьянских детей с полным их содержанием, чтобы число сошлось на двадцати. Только те двое оказались такими тупыми, что Берельзону пришлось оплачивать им репетиторов, а потом еще класть на лапу директору, чтобы этих оболдуев перевели и его сыночка не выгнали ко всем чертям!

Тот смешной человечек с трубкой — это Комендант Борух. Его отец до сих пор ходит гоголем, что сыночек прежде был умным и ух как ученым. Теперь-то Борух везде хочет командовать, особенно на молитвах, поэтому его и прозвали комендантом. Свихнулся он от своей учености. Как-то его вызвали свидетелем на суд, на большой суд в Москве — его туда послал губернатор. Он должен был сказать, что еврейка, которая свидетельствовала против попа, что он там в ней что-то нарушил, была неправильной женщиной. И когда его спросили, кто он такой, этот перец выдал: «Комендант Борычева». Весь суд потешался, а его отправили восвояси. Вон те люди с большими мешками, они нездешние. Говорят, их позвал Куяров, чтобы устроить погром. Только он, Яков, не боится — есть ведь самооборона, и потом, сегодня вечером начинается Песах. В Песах чего бояться? В этот вечер даже не надо читать полностью вечернюю молитву. А вон там, наверху, их дом, и девчонка у входа, которая выплачивает деньги, — это его сестра Ривка. Теперь ему, Якову, надо ее сменить, потому что Ривке надо в город, и она проводит Хайнца до гостиницы…

Хайнц во все глаза таращился на картину, представшую его взору у дома Шленкеров. Подобное он уже наблюдал и у входа в другие дома. На крыльце был выставлен столик, на котором громоздились кучки монет, за ним сидела девушка лет восемнадцати с вьющимися темными волосами и тонкими чертами лица, сейчас ее щеки раскраснелись от усердия. Перед столом толпились бедно одетые мужчины и женщины, которым она раздавала деньги. Выглядело все так, будто девушка выплачивала заработную плату, и не без трений. Как раз в этот момент маленькая пожилая женщина предъявляла претензии на более значимую сумму, а старик, только что получивший свое, стоял рядом и недоверчиво пересчитывал монеты. Ривка уже собиралась перейти к следующему в очереди, как вмешался Яков, занявший сторону женщины: