Михаил Елизаров - Земля

– Забыли мы, Владимир, кое-что сделать! Мама просила купить… – и мы выскочили на “Алексеевской” прежде, чем нас унизили. На улице Тупицын наобум выбрал магазин канцелярских принадлежностей, а потом повёл меня в кафе – пить кофеёк и делать вид, что ничего не произошло.

Эти двое были чем-то похожи на тех “книголюбов”, только постаревших.

– А в чём, собственно, дело? – спросил пиджак. Видимо, был за старшего.

– Там на улице “буханка” ваша, – сказал я сурово.

Рыжий повернулся всем туловищем. Дутые спортивные штаны заляпало грязью, как и синие, с белыми лычками, кроссовки. Он слегка наклонился, и кисти с воспалённо-битыми костяшками свесились с коленей.

– И чё с ней не так? – спросил с хамской ноткой.

– Помешала! – в тон ему ответил я.

– Кому?

– Ну, как кому… – переспросил я. И вдруг меня осенило. – Опоре ЛЭП!

Пусть пойдут проверять, что там с “буханкой”. Выйдут за калитку, Мукась закроется на засов – и всё! Через забор-то они уже вряд ли будут ломиться. И даже если выйдут хотя бы двое, тоже неплохо, потому что разбираться с тремя взрослыми мужиками – задача почти невыполнимая.

– Вот дела-дела? – говорливо удивился хозяин. – Вроде ж ни ветра, ни урагана, ни…

Я спросил здоровяка возле окошка:

– Вы водитель?

– Ну, я… – он, прокашлявшись, отозвался.

– Настоятельно рекомендую выйти к машине.

Пиджак буркнул:

– А по-нормальному нельзя объяснить? Обязательно надо вот так?.. – он вывел рукой какую-то нервно-вопросительную завитушку.

– Нормально я говорю! – сказал я. – Идите лучше машину свою освобождайте.

– Пойти, что ль, и мне посмотреть?.. – хозяин неуверенно привстал.

– А вы-то как раз сидите! – всё уверенней распоряжался я. – Вам снаружи делать нечего… – и он покорно плюхнулся на стул.

– Сергеич… – сказал подозрительно пиджак. – Глянь, чё там за хрень…

Водила поднялся с табурета. Ростом он оказался пониже меня, а вот весом килограммов на сорок тяжелее.

– Да вы чего?! – я почти возмутился. – Говорю же, одному там не справиться, втроём надо!

– Алё! Мамкин пряник! – полунасмешливо сказал рыжий. – Чё командуешь?!

Я собирался ответить ему порезче, но вовремя опомнился:

– Не командую вовсе, а говорю как есть.

Водила проследовал мимо. Пол заходил ходуном под его грузными шагами. Хлопнула входная дверь. Взвыла, словно её огрели плетью, собака.

– Просто там реально одному никак, мужики… – я удручённо развёл руками.

Рыжий поднялся. Поступь у него была лёгкая, расхлябанная. Проходя мимо, он сказал почти приветливо, так что совесть царапнула по душе:

– Рожа у тебя знакомая, зёма. Где-то виделись… – и вышел.

Снова грохнула дверь, залаяла сорванным басом Джесси. Я подождал чуть, давая Мукасю время на манёвр.

Разбойничьего опыта у меня не было. Я мучительно пытался вспомнить сцену из какого-нибудь фильма про бандитов с их правильными словами и поступками. Но вместо этого в левом ухе неряшливо и дробно, как чечётка, застучали слова похабной песенки, которую когда-то прилежно списывал в дембельский альбом дед Слюсаренко: “Па-па бе-гал по из-бе, по избе, бил ма-машу папи-зде, папе-зде, папе зде-лали ботинки…”

– Чего ещё? – спросил пиджак.

Я догадывался, почему мне так неловко. Он был почти вдвое старше меня. И я его обманул.

“Папе-зде, папе-зде!” – лихорадочно стучало сердце. Я заграбастал листы со стола. Откровенно улыбнулся (типа вот и настал час сбросить маску) и порвал пополам.

Хозяин трухляво охнул. Пиджак тоже опешил, изумлённо тараща глаза:

– Ты чё творишь, дурик?!

Четвертуя бумаги, я пояснил очумевшему хозяину:

– Вообще-то это мы к вам по вызову ехали. Мои соболезнования!.. Но эти вот кидалы обманом втёрлись к вам в доверие и…

– Ты кто, бля?! – пиджак грохнул ладонями в стол.

– Вы извините, что так вышло, – торопливо договаривал я хозяину. – Это аферисты!.. Они просто наживаются на вашем горе… Но мы всё исправим! Сейчас придёт человек, который предложит вам лучшие условия… Это жена ваша, простите, умерла? – спросил и мысленно отругал себя, что не выяснил у Мукася, кем покойница приходится хозяину. Вот Балыбин не позволил бы себе такой непрофессионализм.

– Сеструха моя, – пробормотал хозяин.

– Её доставят в наш… э-э… пантеон! Там к ней отнесутся с уважением и…

– Так увезли же, – оторопело пояснил хозяин. – На скорой ещё.

– Э! – Пиджак опомнился. – Чё творишь, пездюк?!

В своей позе он почему-то напоминал обнаглевшего пса, вставшего лапами на обеденный стол.

– За базаром следи! – приказал я. А к хозяину обратился подчёркнуто вежливо. – Ещё раз извините!.. Сестру вашу по-любому к нам в больницу привезут!..

Из смежной комнаты послышались босые шаги. Показалась всклокоченная тётка в халате и трениках:

– Не знаю, куды Анька паспорт свой запычкала!..

Лицо у неё было как у заспанного клоуна.

“Папе-зде, папе-зделали ботинки на высоком каблуке!” – я выдернул у пиджака из-под ладони последний лист. И тоже порвал надвое.

– Оп-па! – он вдруг хапнул меня за загривок – крепко, увесисто. Я бы успел увернуться, но не стал этого делать. Мне ведь не хватало повода, чтобы по-настоящему обозлиться на него.

“Бил-мамашу-папе-зде! Бил-ма-ма-шу-па-пе-зде!” – грохотало в висках.

Рядом вскрикнула баба-клоун:

– Ой-ни-нада-а-а-а!..

Я чуть потянулся назад. Пиджак, в свою очередь, надавил, словно собирался потыкать меня в бумажные клочки на столе:

– В натуре, схаваешь их все!..

Наши склонённые лица отразились в исцарапанной полировке стола.

Вспомнилась аллея братков, ростовые портреты, так похожие на отражения в масляно-чёрной воде. Павшие герои девяностых смотрели с презрительной насмешкой. До чего же ничтожной, мелочной была наша заварушка в сравнении с былым великолепием прежних разборок, когда, чуть что, грохотали автоматные очереди, взлетали на воздух заминированные “мерсы” и “порши”. Нынче не девяностые, а нулевые, я на окраине подмосковного городка оспариваю права на нищее тело увезённой в морг Анны. И в кармане у меня не “макар” или “глок”, а тупая, как столовый нож, китайская выкидушка…

– Ты сейчас очень себе навредил, хлопчик, – произнёс пиджак спокойно. – Не знаю, отделаешься ли одним баблом…

Это прозвучало так убедительно и тревожно, что кишки у меня скукожились. Но я, не давая себе времени на обдумывание последствий, двинул снизу кулаком в рябой подбородок. Подгадал аккурат на лязгнувшее зубами слово.

“Па-па бе-гал по из-бе, по избе, бил ма-машу папе-зде!..”

Пиджак обрушился рядом с железным печным поддоном, врезанным прямо в пол. Загремело и перевернулось ведёрко для золы. Упала, но не покатилась квадратная бутылка из-под виски. Там же валялась и самодельная кочерга из обрезка арматуры. Но прежде чем пиджак догадался схватиться за неё, я дважды залепил кроссовкой ему под дых, так что он согнулся, как креветка.