Михаил Елизаров - Земля

“Папе-зде, папе зде-лали ботинки на высоком каблуке!..”

Ойкала, будто радовалась, лохматая баба-клоун, часто сопел хозяин. Я бил и одновременно извинялся:

– Уж простите!.. К вам наш человек!.. А бумажки эти, – я указал на стол, – в мусор выкинуть!.. С вами новый договор сделают!.. Извините!..

Мукась медлил, не шёл. Я прихватил вставшего на карачки агента и поволок к выходу. Пиджак не сопротивлялся, лишь повторял:

– Бля, ты попал!..

– По твоей охуевшей морде я попал! – отвечал я, бодрясь, хотя внутри меня бушевала тревога.

В предбаннике я предусмотрительно вытащил дубинку. И не прогадал, потому что на пороге внезапно возник рыжий:

– Вот же ты!.. – начал, увидев меня.

Не дожидаясь конца обличительной фразы, я огрел его дубинкой. Рыжий успел выставить руку и, в свою очередь, метко лягнул меня всей ступнёй – прямо по вмявшемуся в рёбра футляру. Но при этом сам потерял равновесие и покатился со скользких ступеней.

Я чувствовал, что с футляром ничего не произошло, но угроза часам привела в бешенство. Прежде чем рыжий успел подняться и заслониться, приложил его по голове. К счастью, попал серединой дубинки, а не кончиком, а то бы ему пришлось совсем худо. Но даже после такого удара на его конопатом лбу разом вспух и закровил желвак.

Рыжий, лёжа на спине, засучил ногами, быстро сполз с тропки из плит, не соображая даже, что движется прямиком к беснующейся собаке.

Я увидел Мукася. Он беспечно курил возле калитки. Рядом с бестолковым выражением стоял Жабраилов. В проёме то показывался, то исчезал травоядный водила, говорил по телефону.

Я, напоминая себе озверевшего омоновца, закружил возле рыжего. Двинул его раз, другой, как поверженного демонстранта. Он больше не матерился, а только ворочался, как перевёрнутый жук.

И тут я заметил рядом с плиточной дорожкой револьвер – наверное, выпал из кармана рыжего, когда тот загремел со ступеней. Никелированный, с коротким бульдожьим стволом и чёрной рукоятью. Я хотел отфутболить его подальше, а после подумал – вдруг пиджак очухается и подберёт.

Отбросил дубинку и цапнул револьвер – маленький, но увесистый. Замахнулся было, чтобы двинуть рукоятью рыжего по переносице, но всё же сообразил, что мне вообще-то стволом не угрожали, и запихнул револьвер в карман штанов, как честно добытый трофей.

Крикнул жёстко Мукасю:

– Особое приглашение?! – схватил рыжего за ворот куртки и двумя рывками подтащил поближе к клацающей собачьей пасти.

По тому, насколько легко это далось, я понял, что уже вошёл в адреналиновое состояние, наделявшее магической невесомостью все окружающие предметы.

А Джесси будто поняла мой план, распласталась на брюхе и поползла, изнывая от ярости.

Но от взгляда на собачий влажный нос, чёрно-алые дёсны, клыки, лапы, скребущие землю, меньше чем в полуметре от рыжей расквашенной головы, яростный запал мой иссяк, я не знал, что делать дальше.

Но агента, похоже, проняло. Он забормотал отчаянно:

– Не надо!.. Не надо, бля-а-а!..

– За беспредел ответите! – как-то официально заявил пиджак. Он, оказывается, проковылял за моей спиной, но даже не подумал напасть. Стоял теперь перед Мукасём.

– Совсем потерял страх? И связь с реальностью? – разухабисто отвечал ему Мукась. – Ещё не понял? Это ж Крот мало́й! Ты чё, реально такой бо́рзый, что на Кротов залупаешься? Хочешь остаток жизни на собственные слюни тупить в дурке?!

– Хуле ты мне тут втираешь?! – с привизгом отвечал пиджак. – Кроты разосрались! И мне похуй кто – младший, старший! Тоже ответит перед Мултаном!

– И чё с того?! – не смутился Мукась. – Теперь мало́й тему держит!.. Щас вон твоему кентухе алабайка как башку откусит, будешь знать!..

Я был в шоке от того, что несёт надувшийся от наглости Мукась. Он же не должен был вообще называть меня, а тут сдал неизвестно кому и со всеми потрохами. И почему пиджак вдруг помянул Мултановского?!

На крыльцо выбрался хозяин и с ним его баба с нахлобученной, как клоунский парик, копной крашеных волос – в руках агентская верхняя одежда. Чтобы окончательно не запугать аборигенов, я отпустил рыжего. Зачем-то сказал ему:

– Без обид…

Он выкатился из-под собачьей морды. Поднялся, утёр рукавом с разбитого лба быстро загустевшую на холоде кровь. Шатаясь, поковылял к крыльцу, молча принял две куртки.

Внутри у меня не ощущалось никакого триумфа – только нервная дрожь.

Зато Мукась бросил вслед победно:

– Шмотки забирайте, нам они не нужны! – типа разрешил.

Пиджак и рыжий ушли, оставив за нами двор, дом и отвоёванную покойницу. Завелась и отъехала “буханочка”…

– Ну ты лютый ваще! – засмеялся Мукась. Но выглядел он больше сконфуженным, чем восхищённым.

– Какого хуя ты меня им назвал! – в ответ рявкнул я на Мукася. – Трепло, блять! Балабол!

– А чё такого? – он будто обиделся. – Это ж никакой не секрет!

– Я не так договаривался! Думать надо!

Мукась примирительно поднял руки:

– Не ебу, как ты договаривался. Это ж не со мной… – и опять осторожно хохотнул. – Ты жёстко с ними! Я аж проникся и прослезился!..

Досадовать и психовать было поздно. Я вдруг обратил внимание, что во дворе стало неожиданно тихо. Сначала не понял, в чём дело, а потом сообразил – бесноватая Джесси больше не лаяла. Прилегла возле будки и с увлечением глодала мою дубинку – отводила собачью душу.

– Ладно, – хмуро сказал я Мукасю, – запирайся на засов и работай!

С крыльца пялились на двор остолбеневшие хозяева. Я успокоительно махнул им рукой.

– Всё нормально! Вот этот человек, – показал на Мукася, – сделает всё как надо… – и отправился за калитку – охранять подступы, как предписывала инструкция.

Первым делом я проверил во внутреннем кармане футляр и убедился, что он в полном порядке, без малейшего намёка на вмятину, разве только открылся от удара.

Мы сели в выстуженную машину. Жабраилов включил печку, и через пару минут в кабине стало тепло. Я достал из кармана револьвер. Не для того, чтобы похвастаться перед Жабраиловым, – самому стало интересно, что за игрушка мне досталась.

– Вот, забрал у одного… – показал ему. – Мэйд ин Джёмен.

Это было выбито на стволе рядом с названием модели “RÖHM RG 89 ” .

– Газовий? – лениво приценился Жабраилов.

Вопрос, в общем-то, был обидным. Будто он разом развенчивал мой боевой трофей до детского пугача.

– Не похоже, – я взвесил револьвер в руке. – Тяжёлый.

– Газовий! – уверенней сказал Жабраилов.

Металл больше напоминал алюминиевый сплав, чем сталь. И в стволе торчал ограничитель. Я, ужасно разочарованный, вывалил барабан, нажав на чёрный экстрактор, ссыпал на ладонь куцые патрончики, сморщенные в месте, где должна была бы находиться пуля.