Михаил Елизаров - Земля

– Как писюнчики, – образно заметил Жабраилов.

Радость обладания сразу померкла. И почему-то снова сделалось неловко перед мёртвыми братками, что потасовка всё ж оказалась выхолощенной, без настоящей опасности.

– Если ограничитель выпилить, будет травмат… – сказал я, зарядив патроны обратно.

– Нэ-э-э… – Жабраилов раскинулся на сиденье, развонявшись прокуренной кожей куртки. – Ствол слабий…

Далёкие трубы ТЭЦ всё так же коптили, только дымы теперь казались чёрными на фоне химически-фиолетового неба. Одинокая опора, где стояла раньше “буханочка”, напоминала пустившуюся в пьяный пляс заглавную “Л”.

Я подумал, что Жабраилов тоже бесит меня, как и Мукась. На среднем сиденье он разложил пакет с фисташками. Лузгал в кулак, а когда тот наполнялся, приоткрывал дверь и высыпал шелуху на дорогу. Он сидел, широко раздвинув ноги – в светлых спортивных штанах, с бесформенно-рыжим пятном на мотне. Я знал, что это от кофе, он при мне же его на себя пролил, но сказал брюзгливо:

– Ссанина, что ли?

– Да кофэ-э, б-лять! – ответил с отвращением Жабраилов и яростно потёр рукой пятно.

Я смутно прозревал, что меня опять обманули, просто я ещё не разобрался, в чём. Что-то не так было с этими агентами, и угрозы пиджака явно имели под собой основания.

Жабраилов в третий раз наполнил кулак шелухой, опорожнил за дверь. Включил радио. Потом дворники вычистили запорошённое стекло.

Пейзаж за окном дополнился – возле автобусной остановки появилась длинная чёрная машина. Коротко посигналила кому-то. Потом ещё раз – уже чуть подольше. И ещё раз…

– Пэдерасы!.. – поморщился Жабраилов.

Настырный минивэн тронулся, проехал метров двадцать, снова посигналил. Остановился под фонарём рядом с киоском. Подмигyл фарами, точно заигрывая.

И в этот же миг во рту у меня всё скисло, а ноги обмякли и сделались одновременно тяжёлыми и ватными, как бывает в кошмарном сне. Я узнал “унизительный катафалк” Никитиных помощников – Беленисова и Катрича. И можно было не сомневаться, по чью душу они приехали.

Из минивэна опять посигналили.

– Короче… – сказал я дрогнувшим голосом. – У меня, похоже, нарисовались неотложные дела.

– Нэльзя же!.. – удивился Жабраилов,

Я с отчаянием отмахнулся:

– Мукась выйдет, срочно поезжайте в офис. Меня не ждите…

К “унизительному катафалку” я заставил себя идти нетороп-ливо, вразвалочку. В нескольких метрах от машины замедлил шаг. Сунул руки в карманы. Остановился. Потоптался на месте, будто для меня было важно сбить налипший на подошвы снег.

Стёкла “фиата”, кроме лобового, были тонированными, поэтому я ожидал любого сюрприза – даже появления Никиты. Но открылась водительская дверь, и вылез Беленисов в расстёгнутом пуховике-милитари цвета сафари, под которым топорщились карманы разгрузочного жилета. Совсем не в тон пуховику смотрелись камуфлированные зелёным пикселем штаны и песочно-жёлтые берцы, точно просьба отыскать меня застала Беленисова посреди охоты.

Белобровый, остриженный под ёжик Беленисов пустоглазо улыбнулся, но я уже знал, что эта улыбка ничего не означает в его исполнении – ни радости, ни хитрости. Точно так же можно было бы сказать, что улыбается собака, крокодил или носорог на фотографии из какого-нибудь натуралистического журнала.

Беленисов протянул красную короткопалую ладонь, произнёс скрипуче:

– Давай сюда… – и я без лишних намёков понял, что это он не здоровается со мной.

Я вытащил револьвер и протянул ему.

С другой стороны вышел Катрич – грузный, квадратный. На нём был спортивный костюм цвета старой копирки, а поверх мешковатая куртка. Он обошёл машину, разглядывая стоптанные носы своих кроссовок, так что я увидел сперва его плешь, а потом уже лицо – равнодушное и непроницаемое, как у старого центуриона. Он с хрустом вывернул сплетённые в корзиночку пальцы, принял у Беленисова револьвер, осмотрел:

– Было б из-за чего шухер поднимать… – откинул и снова защёлкнул барабан.

– Газ? – поднял бесцветную бровь Беленисов.

– Вроде шумовые… – Катрич насмешливо покряхтел и вернул револьвер обратно. – Детский, понимаешь, сад…

Беленисов с жутковатым для его ленивого лица озорством оглянулся.

– Чего? – спросил Катрич.

– Шмаляну…

– Да поехали уже!

– Ща!.. – Беленисов поискал глазами место.

Под фонарём в лимонном пятне света валялись похожие на пемзу шматки хлебного мякиша, и пара бессонных голубей неторопливо толкалась там. Беленисов вытянул вниз руку. Из неё вдруг плюнуло огнём, грохотом. Выстрел, развернувшись вширь, как гигантский пастуший кнут, хлестанул через заледеневшую пустошь, покатился до трассы и вернулся обратно трескучим эхом. Один из голубей сорвался, упорхнул в сторону, а второй бешено заклубил по земле, взбивая оттопыренным крылом снежную пыль. Затем повалился на бок и не шевелился больше. Лапки у него были крошечные, малиновые, как у мыши.

– Заебись гахнуло! – резюмировал Катрич. – Поехали…

Скребущий, когтистый звук прозвучал рядом – точно весёлый барбос вычёсывал из-за уха блоху. На секунду я испытал иррациональный ужас: “Где же пёс?!” Но это тихонько, не размыкая рта, смеялся Беленисов.

На какой-то миг я размечтался, что они забыли про меня. Ведь могло же быть такое, что опасную парочку отрядили исключительно за полуигрушечным револьвером. Но Беленисов, сунув его в карман пуховика, сказал безнадёжно:

– Садись… – и указал на заднюю дверь.

Я решил, что принципиально не стану задавать никаких пугливых вопросов, куда и зачем мы едем. Раз вам надо – везите. Особое, мрачное удовольствие доставляла мысль, что я выполнил до конца охранный долг, увёл вместе с собой опасность, предоставив Мукасю возможность заполучить очередного покойника для “Элизиума”. О том, что после Беленисова и Катрича туда преспокойно может наведаться карательная команда, я старался не думать.

В салоне пахло какой-то пеной для бритья, и от этого запаха мутило. Незаметно включалась опасливая приметливость: я видел, что мы едем по трассе прочь от города, на коврике валяются рулон мешков на двести литров из прочного полиэтилена и складная сапёрная лопатка. Особо настораживало, что никто не пытается заговорить со мной, точно от меня остался один человеческий вес, но уже без смысла – я просто груз для “унизительного катафалка”.

Внешне мне удавалось сохранять ледяное спокойствие, но когда вдали зачернел мусорный перелесок и машина как бы заколебалась, не свернуть ли туда, живот непроизвольно подтянуло. И Катрич ещё, подозрительно осторожничая, шепнул Беленисову:

– Впереди гайцы ховаются, я пост видел… – И зачем-то оглянулся на меня, а Беленисов сбавил скорость.