Леонид Лушников - След заката

— Ну, для этих, видать, служба пока закончилась, — весело подытожил событие Матвей Егорович, неожиданно вспомнивший свой далекий призыв в рекруты. — Так испокон веку…

На мосту через Бересень кто-то из баб ловко отплясывал барыню, печатая каблуками туфелек дробь на деревянном настиле, перебивая задыхавшуюся гармошку. Из-за увала вынырнула зеленая змея вагона пассажирского поезда. И тут же, свистя тонко, маневрушка вытолкнула из запаски вагон. Лейтенант, придерживая фуражку, побежал к перрону, скомандовал по-петушиному:

— К по-о-садке! — тенорок взвился птахой. — Строиться по командам!

Соня Ветрова, в парадном костюме и со всеми знаками отличия, направилась к лейтенанту. Лихо кинув к голубому берету ладонь, четко проговорила:

— Здравствуйте, лейтенант! Куда повезете и в какие части?

— Здравия желаю, товарищ майор! — тут же отозвался лейтенант, с нескрываемой завистью пробежав карими глазами по высокой груди десантницы, где горел красной эмалью орден Красной Звезды. — В Междуреченске комиссия… А там кого куда…

Соня вернулась к родне. Слышала за спиной, как сержант сказал восторженно:

— Боевая баба!..

— Отставить, Родионов! Занимайся делом!

Тут же вернулся Александр с белокурой девахой и подтолкнул ее, смущенную, к матери:

— Знакомься, мама! Это Натаха…

Девушка улыбчиво прятала глаза под густыми ресницами, прикусывая чуть припухшие от поцелуев парня губы. Розовое платьице едва-едва прикрывало острые коленки. И вся она походила на нашалившуюся школьницу, стоявшую перед строгим учителем.

— Ну, привет, Наташа! — Зоя прищурилась, рассматривала девушку, как бы оценивая ее. — Ты чья будешь?

— Я из Ленинского… Колосова… Учусь в Темирязевке, — лепетала та, еще больше краснея.

Выручать подружку подскочила Маринка. Блестя черными глазами, пропела, повиснув на плече Наташи:

— Это моя закадычная подружка, тетя Зоя! За одной партой сидим… А ты че скраснелась-то?

Александр улыбался, глядя то на мать, то на Наташку, стараясь понять, понравился ли ей его выбор.

— Ну, гуляйте! — тихо проговорила Зоя дрогнувшим от волнения голосом. «Колосова дочка, — толкнулось в мозг прошлое, но не забытое. — Начальника штрафняка… Помню ее еще малышкой… И уж штрафняк почти весь в землю ушел, и Колосова косточки сгнили…»

Из железного репродуктора, висевшего косо на бетонном столбе, послышался треск, словно рвали брезент, потом женский тонюсенький голосок возвестил: «Товарищи пассажиры! Будьте осторожны! Поезд Челябинск — Междуреченск прибывает на первый путь. Стоянка десять минут».

Сразу же все пришло в невероятно сумбурное движение. Толпа со всех сторон ринулась к вагону призывников, смяв жидкий строй, вытаптывая цветочные клумбы и круша штакетники. Милиционеры теснили людей на перрон, заливаясь как соловьи. Поезд встал. Тут же щелкнули сцепки. Призывники, не слушая команд сопровождающих, торопливо прощались с родными. Сашка Березин обходил не спеша. Напоследок сказал на ухо матери:

— Сдалась бы ты, мама, дяде Коле. Вон, какой он пасмурный…

— Сашенька! — стонала Зоя, не слыша его слов. Александр с трудом высвободился из рук матери, как-то бочком, натыкаясь на людей, побежал трусцой к вагону, часто оглядываясь и моргая. На длинных темных ресницах хрустально стыли слезинки. На него сбоку розовой птицей налетела Наташа и повисла на шее, говорила что-то торопливо и порывисто.

Призывников наконец-то затолкали внутрь вагона, и поезд сразу же тронулся, набирая скорость.

— Сашенька! — сдавленно выкрикнула Зоя, едва поспевая за вагоном. Остановилась она только на краю перрона. Дорогу преградил железный шлагбаум. Хвост поезда увильнул за косогор и исчез вдали. Тоска заполонила сердце матери. На искривленных губах сухость, как во время зноя. Николай Петрович Березин видел только трясущиеся плечи Зои. Он сдержанно попрощался с родными, сел в машину и уехал в аэропорт, поспешно минуя Темирязевское и не заезжая в райком партии к Назарову. На душе как будто посветлело, и окончательная потеря женщины, которую любил, уже не волновала.

Через три часа он уже был в воздухе. День клонился к закату. Сквозь далекие и редкие облака просачивалось постепенно разгоравшееся солнечное зарево. Мелькнула сине-белая нить Бересени и исчезла под крылом самолета, стремительно набиравшего высоту. Николай Петрович откинулся на спинку кресла, вспомнил ту ночь, сладостное опустошение, кряк чирка в излучине и молчаливое белое лицо женщины с плотно прикрытыми глазами… Теперь-то он понял, что уступила ему Зоя из жалости, а может быть, из-за того, что и сама хотела мужской ласки, но разочаровалась и оттолкнула. То чувство ревности, что вспыхнуло возле дверей ее комнатки, пробудилось снова. Николай Петрович вспомнил, как отец пытался все время вызвать его на откровенность, искал случая поговорить по душам. И на вокзале, когда покуривали в сторонке от баб, отец ткнул его кулаком в бок, спросил, еле-еле шевеля губами, чтобы не слышали другие:

— Что с Зойкой?

— Оставь, батя! — Николай Петрович болезненно сморщился и отошел к мужикам, судачившим о политике.

— Ну, это ты зря! — выкрикнул в спину ему Петр Семенович, в сердцах швырнув окурок под ноги.

В тридцати километрах к северу от Ленинского поселка, через перевальный левобережный отрожек, косматый от смешанного леса, веселящегося на полуденном солнце и теплом ветерке, дующем по ущелью с ласковой настойчивостью, по новому узкоколейному усу, проложенному строителями за какой-то год, к разработкам свежих лесосек, еще не тронутых пилой, медленно и осторожно полз состав из одного пассажирского вагона, где ехало почти все начальство комплекса, и шести платформ, груженных под завязку бочками с горючим, ящиками с оборудованием и продуктами для рабочих-лесорубов. Уложенные на легкую насыпь шпалы под рельсы еще густо воняли креозотом, ломая свежесть ущелья.

Новенький, блестевший зеленой краской тепловоз, не успевший еще зачадиться, резал красными ободами встречный ветер, крадучись подминал под себя зыбкий путь, рычал на всю округу дизелями, натужно взбираясь все выше и выше в горы. Давно уже позади осталась полноводная Бересень и состав пер по извилистому и отвесному ущелью речки Каменки, обдувая горячим выхлопом луговые косогоры, еще не пробовавшие косы.

— Красотища! — восторженно воскликнул Алексей Ястребов, входя в кабину машиниста и садясь на место помощника. — Вот где луга! Березин не зря бился за эти заказные леса.

Машинист тепловоза Сергей Зотов, одногодок с Алексеем и когда-то работавший вместе с ним помощником паровозного машиниста, горько усмехнулся:

— Последний лесок, Алексей Павлович, в наших краях. Если бы не было по соседству заповедника, то давно бы мы его смахнули. Спилим Каменские леса и останемся голышом…