Леонид Лушников - След заката

— Свои, дуролом!

Из бедра и груди хирург военного госпиталя в Караганде извлек одиннадцать свинцовых картечин. Провалявшись больше двух месяцев на госпитальной койке, выжив на удивление всем, Фролов в звании лейтенанта и с медалью «За отвагу» на лацкане новенького кителя, вернулся в свой отдел и возглавил борьбу с бандитизмом. Вот тут-то и проявилась фроловская натура. Способный от рода к мщению, ощущая еще пронзительную боль в теле от тех ружейных выстрелов, что грохотали над ухом, словно ураган, носился по району. Вышколенные за полгода бойцы спецотряда шныряли по степи, как волки, наводя страх не только на конокрадов, но и на рецидивистов, организованных авторитетами в бандитские и воровские шайки, осевшие по поселкам после бериевской амнистии в пятьдесят третьем году. Браконьеры, промышлявшие на диких степных козлов и сайгаков, загнанных пашней в неудобные для проживания места, испятнанные голыми солончаками, приутихли и грозили:

— Кончать надо!..

До Виктора доходили бандитские угрозы, но он не утихал. Поприжал сборщиков наркоты. Ночами по отрогам и лощинам полыхали заросли индийской конопли и мака, сгоняя сборщиков дури с насиженных мест, питавших подогревы в зонах с давних пор. Анаша и опиум-сырец полезли в цене. Законники выли на зонах: «Замочить падлу!»

Дерзко и смело нес службу Виктор. Желающих подстрелить ментяру было много, но все обходилось, и победы были на стороне Фролова. Вновь наткнулся на пулю Фролов в городе Темиртау, где начал возводиться крупнейший по тем временам металлургический комбинат. Город, не рассчитанный на огромный наплыв людей, приехавших сюда добровольно по комсомольской путевке и по вербовке, распухал, как гнойник, вот-вот готовый прорваться. Чья-то дурная голова, а может быть по вредительству, кинула клич и пошло-поехало российское батрачество, рассчитывая на длинные рубли. Но все упиралось в бесхозяйственность и равнодушие чиновников. Город рос! Палатки, палатки по песчаному косогору, а в нем, как норьк, чернели чревом землянки, за бараки еще не брались. Все загажено! Прижимали людей болезни, голод и безработица, чем, не мешкая, воспользовались преступные элементы и всякая воровская шушера, лепившаяся всегда туда, где нет хозяина. Не зря русская пословица гласит: «В распертые двери — лезут все звери».

Бунт спровоцировала у палаточного городка группа развязных молодых людей, когда в очередной раз привезли ржавую протухшую воду, непригодную для употребления. Люди, вооружившись чем попало, смяв жиденький заслон местных милиционеров, лавиной двинулись к горсовету и горкому партии. Власть перетрусила и долго бездействовала. Уголовники воспользовались этим и, пока народ орал на площади, бросая камни в окна государственных учреждений, принялись громить магазины, склады и квартиры. Ситуация с каждым часом становилась угрожающей. Мародерство приняло огромные масштабы, и только тогда руководство городом опомнилось. На подавление беспорядков был кинут полк солдат внутренних войск, пока еще расквартированных в бывшем Карлаге, и срочно перебросили отряд особого назначения Виктора Фролова из-под Марьинского, где он мотался в районе Сарысу, поджимая наркокурьеров, шедших тайными тропами на север.

Уже закончились рукопашные схватки на улицах города, а «воронки» умчали повязанных зачинщиков прямым ходом по застенкам, примкнувших к восставшим работяг пешим ходом гнали, как баранов, в степь, где уже успели натянуть колючку, опутав сухую балку, безводную и заросшую верблюжьей колючкой, трупы увезли в неизвестном направлении, подобрали раненых, вот тогда-то и нашла пуля Фролова…

Солнце уже давно зашло за безлесые холмы. Усталые спецназовцы делали перекличку своих бойцов. Выстрел прогремел глухо с крыши дома, стоявшего напротив городского управления внутренних дел. Виктор, куривший возле автомобиля, сразу переломился в поясе и, скрючившись, опустился на землю. Поначалу все оцепенели, а потом кинулись к командиру. Тот окровавленной рукой показал бойцам на дом.

— Там!.. — и потерял сознание.

До утра бойцы отряда обшаривали весь город, но стрелявшего не нашли.

И вновь Фролов выжил, хотя пуля снайпера, пробив каску, застряла в черепе. Видать, не суждено было ему погибнуть от руки бандита. Потом, в разные годы, он еще много раз был на грани смерти, подавляя беспорядки в Алма-Ате, Усть-Каменогорске и в Рудном, всякий раз получал горячую метку. Друзья говорили:

— Ты, майор, заговоренный!.. И награды сыпятся…

Весной тысяча девятьсот семьдесят первого года, после очередного ранения в Таджикистане, он наконец-то появился на Урале, в родной Атамановке. Дмитрий, младший брат, к тому времени уже увернулся от всех напастей, шедших с юности, остепенился, завел семью, но продолжал незаконно промышлять в тайге зверя, спарившись с родственничком Шарыгиным, старым вором. Встретили Виктора как героя. А он раскатывал на новеньком «Москвиче», подаренном ему Министерством внутренних дел Казахстана за особые заслуги, щеголял в новеньком кителе с заслоном орденов и медалей на груди, смущая местных красавиц, купаясь во славе по полной, запросто входя в круги районной элиты. На вечеринке, устроенной не без расчета начальником районного отдела государственной безопасности Пыльновым Андреем Алексеевичем, Виктор был сведен с дочерью Пыльнова Ритой. Слава гулены уже давно вилась за ее шикарной юбкой, соблазнительно обволакивающей ее стройные ножки. Яркая блондинка с глазами-океанами, где утонула не одна мужская душа, не торопясь, со знанием дела окрутила геройского майора. «Прибрала Ритка мужика! Заарканила!.. — завидовали бабы. — Гулящая, а такого мужика отхватила! Ишь, вертит задом, как кобыла!.. Тьфу!.. Шалава-а-а!» Мужики и парни языки не распускали, хотя было о чем рассказать счастливцу, опасаясь длинных и жестких рук кагэбэшника. Так, втихаря, поговаривали возле пивнушки:

— Подвалило счастье майору! — язвили мужики. — Липучка! Еще спохватится!..

Виктор Фролов изменил, свои планы и не поехал на юга, а использовал отпуск полностью на родине, наслаждаясь неожиданно вспыхнувшей любовью. На фоне уральской природы это чувство еще больше разгоралось, до боли в груди давило страстью.

— Ты мое счастье! — шептал он в маленькое ушко женщины, стоя в обнимку на плоской вершине горы Шоломки. Сквозной ветер, дувший с юга, по волосинке распускал мягкие и пахнущие ромашкой волосы Риты, улыбавшейся сдержанно и в то же время загадочно, неся в своей головке смутные мысли. Эта загадочная улыбка и молчание еще больше ворошили душу майора, забывшего про свои нелегкие дела, про жизнь там, в Казахстане. И домогался он ее с опаской, сдержанно проводя ладонью по чуть выпуклому животу, теплому и вздрагивающему. Но Рита решительно отводила настойчивую руку майора, говорила игриво: