Леонид Лушников - След заката

— Да-а-а! Застоялись Олежка и Настена! Ну, ничего! Будет и в нашем доме внучатый писк!.. Попомни мои слова… — Он ласково обнял жену, пытливо глянул в лицо, добавил: — Радуйся!.. Через четверо суток Крым-пески…

— Кончился бы уж скорее этот Афганистан! Душа вся изболелась…

Василий смыл с лица улыбку, шевельнул желваками скул, твердо сказал:

— Кончится! Скоро кончится… Замирятся… Да и Олежка наш не лыком шит! Не пропадет. Давай-ка мы на дорожку тяпнем наливочки. Брянцев мне удружил. Пока, говорит, доедешь, пересохнешь весь.

Барыкин достал из сумки бутылку из-под шампанского, медленно разливал по стаканам, радовался:

— Вишь, вишенка-то играет! Брянцев стращает, что добудет за любые деньги виноградаря и вырастит тут лозу…

Поезд тронулся. Роза проводила взглядом Марьинский перрон, сказала задумчиво:

— Померзнет, поди?!

— Про сады тоже так говорили. А смотри, сколь в прошлом году яблок и вишни было?! Груши, правда, померзли. Ну, за путь-дорожку! Брянцев всего добьется!..

— Крепкая, поди, — Роза боязливо коснулась края стакана, но потом, по-доброму улыбнувшись мужу, выпила.

Вместо четырех тряслись до Симферополя шестеро суток. Ладно, Василий сумел пробить в управлении место в командирском купейном вагоне на два человека, а то бы окочурились за дорогу. Роза всю дороженьку, пока не садились сумерки на чужую землю, просиживала у окошка, как могла припоминала путь, виденный тогда сквозь проволоку, колючками опутавшими маленькие оконца краснух-телятников, но вспомнить ничего не могла. Даже Симферопольский вокзал с новым пристроем, шумный и полный отпускников, она не признала. А уж когда приехали в родное село Раздольное, Роза разочарования скрыть не могла. «Господи! Как все изменилось за годы?!» Покидали они тогда село, раздрызганное войной, утонувшее в грязи, в сырости и в отчаянном всплеске людских душ, покидавших родную землю, может быть, до скончания века. А сейчас цветущий городок, аллеи каштанов, толпы отдыхающих в скверах и парках. Они до вечера бродили по улицам, искали дом, где жили Умеровы, но на том месте раскинул свои корпуса санаторий, весь в буйно цветущих розах и акациях.

— Да никого искать не надо, — поджав губы, проговорил Барыкин, выискивая глазами, где бы хватануть холодного сухого винца. — Поехали в Евпаторию… Отдохнем и в Казахстан…

Дорога широкой асфальтовой лентой, блестевшей на солнце зеркально, бежала к морю через голые склоны Тарханкутской гряды. Все оказалось незнакомым. А помнится, еще до войны, когда была малышкой, отец возил на конной бричке всю семью в город-курорт к родне по пыльному каменистому тракту, будто перепаханному огромным плугом…

И все!.. Не стала Роза искать тут связей с бывшими ссыльными. Накупались вдоволь в теплом море, подлечились и домой…

Барыкин с трудом оторвался от воспоминаний, стал деловито собирать стол. Все в поселке знали, что у Машки можно добыть любую выпивку. Богатенькая стала бабенка, уж все реже и реже вспоминала своего дорогого Марьина, упокоенного на огороде в обихоженной могилке, придавленной камнем. Время вставало между ними неумолимо. А Роза вое так же легка на ноги, как и в молодости, что-то подзадержалась у соседки.

— Рассплетничались! — проворчал он, медленно и с неохотой одеваясь. Выходить на мороз ему очень не хотелось. — Кишка кишке бьет по башке… А тут!.. Кажется, Паляй вчера приезжал. Жалуется, поди, что он сынка к воровскому делу пристроил. Ну, да! С кем поведешься — того и наберешься. Пройдоха вырос! Весь в отца да и, пожалуй, выше прыгнет…

У окованных ворот Марии Марьиной дорогу Барыкину преградил низкорослый первогодок-милиционер, одетый в модную ныне камуфляжную форму и с автоматом на груди. «По следочкам Паляя приехали!.. Сорокин, наверное? Все не успокоится и рыщет, как волчара!» — подумал Барыкин и спросил у милиционера:

— Ты чего, — Ромка, тут ошиваешься да еще с Калашниковым?

— Дознание с обыском делаем, — важным тенорком пропел тот, поправляя шапку. — Накнокали наркоту… Тетка Маша повязана…

— Серьезное дело пришили, — перебил его Барыкин. — Ты подвинься с тропки, а я пройду.

— Не положено!.. — взъерошился было Ромка, но не успел моргнуть глазом, как очутился под забором в сугробе.

— Да я!.. Да я!.. — захлебывался от злости парнишка, живший за прудом. — Стрелять!..

— Отдохни малость!

Барыкин, тяжело топая, пошел к крыльцу, давя подошвами валенок морозную кроху, взбитую коваными ботинками милиционеров. «Видать, много народу?!»

В раскрашенных морозными узорами окнах горел свет и слышались мужские голоса. На резкий звук примороженной двери в избе все обернулись, насторожились.

— Свои! — добродушно пробасил Барыкин, разом окинув помещение, забитое людьми и табачным дымом. В переднем углу, прямо под старинными образами, прижавшись к друг другу, сидели испуганные Роза и Мария. У Марии взгляд был вымученный и страх сковал тело. По полу раскиданы вещи. Дубовый массивный платяной шкаф, приобретенный еще живым Марьиным у ссыльных краснодеревщиков за бесценок, сиял черной пугающей пустотой. На столе куча документов и фотографий. Тут же поблескивали ордена и медали покойного мужа. У порога, где потягивал ветерок в дверные щели, на табуретке прел начальник поселкового отделения милиции в синей шинели, подбитой лисьим мехом. Страх и жара выжимали из тучного тела последние соки. Во рту наждак, а мысли скачками мчались, охваченные запоздалым раскаянием в мозгу: «Дурак, позарился!.. А ежели Машка расколется, что я в деле, то мне кранты!» Начальник не брезговал брать по-малому и по-крупному, а Петр Паляев ходил по Марьинскому открыто, проталкивая наркоту по всем направлениям.

— Ну, так что, товарищ Марьина?! Будем и дальше запираться! — устало допытывался у еле-еле живой женщины подполковник Сорокин, бывший сослуживец Барыкина по спецотряду. Настырный и жестокий Сорокин посмотрел на вошедшего Барыкина холодно. В его серых глазах стыла давняя обида. — А ты чего, Вася, приперся?

— Как чего?! — удивленно ухмыльнулся Барыкин, проходя вперед. — Жену задержали, а я без ужина сижу… Пошли, Роза…

— А ты кто такой тут командовать? — рыжеватый незнакомый майор впился в лицо Барыкина суровыми зрачками. — Выйдите вон!

Барыкин недобро ухмыльнулся. Сорокин заметил, как ссучились огромные кулаки Барыкина, поспешил встать между ними.

— Погоди, Фролов. Это Барыкин… Служили вместе. Помнишь, я тебе рассказывал? Знакомься… Здорово, что ли?!

В это время за спиной Барыкина выросла в дверном проеме испуганная мордочка Ромки, оскорбленного таким отношением к себе.

— Товарищ подполковник…

— Потом, Киселёв! — сморщился начальник милиции, вытирая мокрым платком обильный пот с лица. — Не путайся…