Леонид Лушников - След заката

Роза, размахивая руками, побежала в дом Марии, а Барыкин вернулся в избу, подпел. Выпили еще, по-российски до капельки. Сорокин скрипел зубами, сжимал кулаки, говорил с пьяной злобой:

— Я не забыл, Вася. Ты помнишь, как меня кинули?

Барыкин, обгладывая баранью косточку, повел широкими плечами.

— А-а-а, сказать нечего, — злобствовал Сорокин. — Ежели бы не Паляй, я, может быть, академию бы кончил, как Харламов… Кинули меня!.. И Куракин все знал… Ты, мент поганый, — повернулся он к Наседкину, — веди сюда бабу!.. Погоди, я сам!..

Сорокин потянулся через спинку стула к валявшейся на полу портупее с кобурой. В темных глазах бессмысленная бель. Рядом зашевелился Фролов, толкая начальника милиции. Барыкин заиграл кистями рук, произнес угрожающе:

— Ну, это ты там разберешься, полковник Сорокин. Мой дом не сизо…

Вошла Роза, незаметно кивнула мужу головой, ушла на вторую половину избы. Барыкин повеселел, снова взялся за бараньи ребрышки. После выпивки у него всегда разгорался аппетит. Он прислушивался к гомону во дворе, глядя на то, как последним выползает Наседкин, оставив дверь открытой.

— Уехала? — спросил громко Барыкин жену.

— Проводила на попутку… Расхлябали, как дома! — Роза не успела прикрыть дверь, как Сорокин ввалился в избу, выкрикнул, потрясая пистолетом:

— Я понял!.. Собирайтесь! Оба!..

— А это видел?! — Барыкин сорвал со стены охотничий карабин. Глаза его потемнели. Видны были только горящие зрачки. — У меня не заржавеет! Вначале клади решение прокурора об аресте…

— Вон ты как?! — Сорокин попятился к двери. — Сопротивление властям!

— Ты еще не власть, — Барыкин спокойно повесил оружие на крюк, добавил без злобы: — Иди-ка ты к…, пока я тебя не вышвырнул!

— Ладно! — Сорокин сунул пистолет в карман полушубка, наклонившись, прошипел: — Ты еще у меня попляшешь, Вася!

— Иди, иди! — лениво отозвался Барыкин, присаживаясь за стол рядом с испуганной женой, прижал ее за плечи. — Успокойся!..

Сорокин, топча унтами, вывалился в сенцы, оставив дверь распахнутой настежь. Вскоре по поселку пронеслись две милицейские машины и на полной скорости помчались в сторону Синегорки, вздымая клубы снежной пыли и рассекая темноту пляшущими лучами фар.

Заснеженная и утонувшая в холоде степь уже начала розоветь. На востоке из-за белых холмов скупо прорвались короткие лучи восходящего солнца, уперевшись в тусклое звездное небо широкими голубоватыми раструбами.

В передней машине, уставившись в лобовое стекло, сидел за рулем сам Сорокин, злобно и нещадно придавливая газ до упора. Машину кидало из стороны в сторону по заснеженной трассе, словно по волнам. Желчь еще клокотала в Сорокине, горечь вязко сушила рот, смешиваясь с перегарным похмельем. «Урою гада! — неслись переметные мысли, разжигая еще большую ненависть к Барыкину, к Паляю да и ко всему роду человеческому, некогда стоявшему на его пути. — Дай только случай!..»

Рядом с Сорокиным трясся Фролов, его клонило в сон. Следом, едва поспевая, ехал со своими милиционерами Наседкин, ругая на чем свет стоит заезжих оперов. Вскоре с бугра показались огни Синегорки. Справа прятался в курже Говорухинский курган, прозванный в народе в честь похороненного опального генерала. За курганом машины сразу нырнули к водохранилищу и возле плотины догнали рейсовый автобус. Сине заиграла мигалка, булькающе взревела сирена, и автобус приткнулся к обочине. Пассажиры с испугом и тревогой косились на наглых милиционеров, бесцеремонно шныряющих по салону.

— Что за безобразие? — возмутился было высокий и худой мужчина интеллигентного вида.

Пассажиры зашумели, но тут же примолкли от окрика Фролова:

— Заткнитесь!..

Возле дверей плевался и визжал Сорокин:

— Ушла, сука!.. Она где-то в Марьинском! Барыкина бы тряхануть!..

Поиски в Марьинском не увенчались успехом. На другой день Сорокин с Фроловым еще раз встретились с Барыкиным в мастерской путейцев, среди железа и инструментов. Пахло креозотом и маслом. Барыкин выключил сверлильный станок и, поигрывая тяжелой латунной втулкой, глядя на офицеров исподлобья, раздельно проговорил, чтобы сразу поняли:

— Вот что, мужики! Зря вы возле меня крутитесь… Идем к тому, что власть скоро возьмут воры. Развелось мафии!.. А вы все за Паляем гоняетесь. Со стыков медь сымают и рельсы запасные пропадают. Паляй и раньше дурью руки не марал, а теперь шестерок завались, — Барыкин выразительно глянул на начальника милиции. Тот засопел и вышел на улицу, как будто покурить.

— Речи твои, Барыкин, враждебные, — зашипел на него Сорокин. — Заслуг у тебя много, а то бы давно залетел на нары. Раньше бы…

— Раньше я бы помалкивал в тряпочку, — усмехнулся Барыкин, ставя втулку под сверло, поглядывая на навостривших уши рабочих, возившихся возле дрезины, стоявшей на рельсах. В широко распахнутые ворота мастерской потягивал обжигающий морозцем ветерок, закручивал по полу поземку. — Мужики! — крикнул он. — Притворили бы ворота-то!..

Опера, поспорив еще с Барыкиным несколько минут, ушли. Когда машины отвалили на шоссе, к Барыкину подошел пожилой путеец, предложил папироску и спросил, кивая в сторону ворот:

— Че это они к тебе привязались? Даве возле твоего дома крутились и ноне?!

— Зайцев ловят, — отшутился Барыкин. — Ладно, ребята, загружай инструмент. Вертушка прошла и балласт насыпала. Надо кончать работу в распадке. Кто знает, когда эти морозы закончатся. А до оттепелей нам тянуть нельзя. Поплывут пути…

Вскоре дрезина выкатилась за стрелку и побежала к долинке, падающей в тугаи, где еще совсем недавно Барыкин охотился на диких козлов. Ныне тут людно и свободно. Давно уж нет путающей все склоны колючки, совхоз обработал земли до самого уреза Сарысу, приспособив их под огороды, снабжая овощами весь сельсовет. Барыкин уже в который раз вспоминал, как по лощинке, где сейчас проложена железная дорога, уходящая в Рудный, в шахтерский молодой город, построенный после того, как прикрыты были тут зоны, Петр Паляев и Алексей Ястребов бежали по промозглой сырости к камышовым зарослям, а он ждал их возле лодки. «Рисковый был совершен побег, — подумал он. — А я так и не знаю, что они чувствовали, когда лежали рядом с мертвяками в Яме, наблюдая потом с кромки карьера за расстрелом своих товарищей. Да-а-а!.. Ястребову были близкие друзья, а Паляю… Кто знает, может быть, и у пахана трепыхнулось тогда сердце. Только он молчит об этом».

Мария Марьина вернулась в Марьинское ближе к весне, когда вот-вот наступили оттепельские деньки, вместе с Паляевым Петром и сыном, вытащенным каким-то чудом с нар Хорогского СИЗО, где он томился под следствием с июля прошлого года за контрабанду наркотиков. Может быть, следователи не накопали достаточных улик и доказательств его виновности, а может быть, лохматая рука Паляя запросто выудила его из камеры. Приехали они на белой «Волге» с ташкентскими номерами в полночь, когда село уже заснуло под неожиданную февральскую капель, журчавшую с крыш совсем по-весеннему. Тепло, дохнувшее с юга, разом поглотило и слизнуло морозную изморось, и зашевелились по степи снежные пласты, ухая со склонов гор легкими лавинками. Люди удивлялись: «Раненько тепло грянуло! Как бы морозы в мае по голу не вернулись?!» И спешно окучивали яблоньки и груши в садах снегом…