Леонид Лушников - След заката

От кучи картофельной ботвы, превшей на меже, несло приторной горьковатостью и увяданием. Земля заметно холодала, уж не покрывалась после дождя росной испариной, а темнела и жухла, подкашивая бурьяны на корню. Скоро, очень скоро завьюжит и завоет северок, покроются тайга и горы сверкающей белью снегов, и все уснет под тяжелыми пластами снега до весны…

За рекой, на молодой луговой отаве, по пологому косогору пасся жидкий косячок скота вперемешку с овцами, козами и свиньями. Пастушила ныне по очереди Марфа Трифонова с подпаском, поселковым мальчуганом, лазившим по кручам за козами, шугая их подальше от железной дороги, где то и дело проходили поезда. Баба что-то кричала своему помощнику, но разобрать было трудно, сколько ни силился навострить уши Петр Семенович.

— Загоняет Марфа пацана, — сказал Петр Семенович Зое, вышедшей на крылечко. — А ты куды намылилась? Чать, у тебя выходной.

Обдав свекра из-под пухового платка нежно-ласковым взглядом, тепло произнесла:

— Да письмишко Егору написала, а после почты в больничку забегу…

— Ты долго-то не задерживайся. Ушицу заварим, — и, пригнувшись, тихо, заговорщицки добавил: — Можа, спиртику поднаживешься, а?

Зоя, прищурившись, пропела:

— Ладно уж…

И опять во дворе тишина. Только мартын, с белоснежными подкрылками, низом пронесся над усадьбой и упал на мелководье, подхватив плотвичку. За тыном неожиданно загоготали мужики. Петр Семенович выглянул за калитку. Возле остановки заводчане, возвращавшиеся со смены, приставали к Зое:

— Эй, красавица, подойди к нам!

— Надо, так сам подойди, — ухмыльнулась Зоя, ускорив шаги. Юбка еще сильнее забилась меж стройных, слегка пополневших ног, будто бы нечаянно завлекая. — А-а-а, че ж ты, Коля? — приостановилась она. — Бабы испугался!

— Баба дома, а ты тут, да обрыблюсь, мужики засмеют! — выкрикнул шутя черный парень, оскалившись белозубой улыбкой.

Зоя махнула ручкой и спустилась в лощинку, обходя по сухому накопанные строителями траншеи, залитые водой.

Петр Семенович довольно усмехнулся:

— Не для тебя, шаромыжник, лакомый кусочек, — удовлетворенно причмокнув губами, он продолжал тихо нашептывать: — Многие губки распускали, да вхолостую ими шлепали!

Петр Семенович неожиданно вспомнил, как ухлестывал весной за Зоей темирязевский ухажер. Дело было на майские праздники. Алексей увез всю семью в Темирязевское. Давно они не гуляли по-правдашнему. После череды смертей да отъезда детей и внуков, как-то ушли былые шумные гулянки. Готовились прилежно. Бабы приоделись в самые лучшие одежки. Даже Петр Семенович напялил на себя серый костюм, висевший без дела в шкафу лет пятнадцать, подаренный ему Алексеем еще в те времена, когда жизнь светилась и нежилась в достатке и доброте. Приехали пораньше. Алексея сразу же пригласили на трибуну, где стояло в ряд все руководство поселка и промышленного лесного комплекса, а также герои труда и войны. Петр Семенович со своей семейкой гили в колонне с флагами, транспарантами мимо, поддерживали крики:

— Слава Коммунистической партии!..

— Ура-а-а-а!..

Трифонов на трибуну не полез, сославшись на плохое здоровье. Секретарь парткома шутки не понял, участливо спросил:

— Поправляйтесь! Вы нам нужны…

Теперь шагая рядом с Марфой в колонне, похохатывал:

— Мне бы стаканчик… Ха-ха-ха!..

Он нес в руке высоко над головой небольшой флажок, где был изображен в овале Сталин. Этот вымпел лесоруб привез из Москвы, где в бытность своей славы стоял на Первомай на гостевой трибуне возле Мавзолея Ленина и даже что-то провякал в микрофон корреспонденту радио.

Когда колонна поравнялась центром с трибуной, ее остановили, и начался митинг с речами и восхвалениями партии и государства. Первым выступал директор комплекса товарищ Кедров. Он уже, видимо, изрядно принял на грудь, и лицо его горело, как новый пятиалтынный.

— Ты погляди, Корнилович, — сипел в ухо Трифонову Петр Семенович. — Речам-то он мастер, а вот то, что сыплется все кругом, помалкивает. Гля, микрофон заглотит! Хи-хи-хи… Раньше речь толкали без всяких микрофонов, а за версту было слышно. А теперь охрипли…

— Водку не пьют, а жрут! Ха-ха-ха! — закатился Трифонов громко. На него зашикали из колонны:

— Разбазлались… Тише! Дайте речь послушать…

— Во-во!.. В самую точку попал! — прошептал Петр Семенович, поскрипывая протезом. — А че там слушать-то?! Приходь к нам в Бересеньку, мы те такую речь толкнем!.. Хи-хи-хи…

После митинга люди разбрелись кто куда. Алексей же, заранее уплатив полсотни рублей, повел все семейство на банкет в столовую. Мужики, в том числе и Петр Семенович, от банкета отказались, сколько ни уговаривали бабы. Петр Семенович видел, как «железный лесоруб» еще до демонстрации добыл в итээровской столовой три бутылки коньяку и круг копченой колбасы. Марфа подозрительно глядела на мужа, притягивала к себе за руку:

— Ну че ты взбрыкнул, как жеребец? Опять нажретесь!.. А тут чин-чинарем шампанское и люди воспитанные…

— Шампанское мы не пьем! — сморщился Трифонов, подмигивая Березину. — От него изжога… Правда, Петька!

— Да уж…

К ним примкнул Боровой и новый муженек Машки Зыковой, корявый мужичок ростом метр с кепкой, которого еще возле площади сразу же отшили.

— Смотри, Валька! — стращал его Трифонов, пяля большие черные глаза, словно от испуга. — Уведут Машку! Там ухари такие! Зря ты ее одну оставил. Машка баба сладкая!

Тот хмурился минут пять, гадал, не разыгрывают ли его мужики, и все же повернул назад к своей зазнобе, действительно уже успевшей подцепить местного землеустроителя Витолова, одетого в стильный бежевый костюм.

— Катись, баламут, а то харю намылю! — грозно прорычал ему мужичок на ухо. — Понял?!

Тот спорить не стал и подхватил Зою Березину. А тем временем деревенские мужички запаслись на рынке закуской и тронулись в дорогу. Пили почти у каждого поворота проселка и нагрузились в конце-то концов до такой степени, что еле-еле доползли до околицы, где их подобрала Люба Боровая, ехавшая из Плакучки на попутке…

А на банкете вовсю гремело веселье. Витолов держался за юбку Зои крепко, угощал ее и Катерину всякими сладостями из буфета, пьяно бахвалился:

— Я люблю жить широко! Не то что некоторые, — косился со злорадством на зыковского мужика, лакавшего портвейн. — Со мной не пропадешь!..

Катерина, тая ироническую улыбку, шептала на ушко золовке:

— Ух, Зойка! Хахаль, что надо! Потряси его!

— Да ну!.. Споем, что ли?! А то уж все ноги оттоптали…

— Запевай, Зоя!

Зоя, раскрасневшись от выпитого вина и ласковых слов ухажера, бархатисто запела, приложив ладонь к сердцу, затрепыхавшему от неожиданной радости: