Леонид Лушников - След заката

Бабы подпевали тоненько и жалобно. Алексей гудел басом, а Витолов по-козлиному блеял, не в силах поймать мотив, и фальшивил, как петух. Кедров не выдержал, приказал сухо:

— Перестань гнусеть! Песню портишь…

Витолов обиженно замолк. Но вскоре все опять засветилось рядом с такой женщиной. И он уже не чувствовал себя обделенным. И в конце банкета, когда Алексей засобирался домой, проводил Зою до автобуса, нежно придерживая ее за локоток, склонив лысоватую голову, шептал:

— Вы прелесть! Жажду встречи!

Зоя шутя ответила, придерживая в глазах смешинку:

— А вы приезжайте в Бересеньку…

С того дня Витолов зачастил в деревню, каждый раз даря женщине цветы и конфеты в больших коробках, обязательно перевязанных голубой ленточкой. Где уж он добывал такие дорогие сладости, одному богу известно.

Его броневичок-запорожец колесил от Темирязевки и до Бересеньки почти каждый день. Селяне посмеивались. А Зоя манежила ради забавы мужика, кокетничала:

— Ой, товарищ Витолов, задарили уж!.. Я уж старуха! А вы вон какой молодец! Чай, девки помоложе сохнут?!

Витолов не замечал иронии в ее словах, говорил с пьяной откровенностью:

— И на старуху бывает проруха!..

Петра Семеновича Березина он избегал, помня еще те времена, когда по хрущевскому указу резали усадьбы по крылечко. Тогда Петр Семенович гонял с колом в руках землеустроителя. Огороды все же пообрезали, а Петру Семеновичу за хулиганство присудили пятьдесят рубликов штрафу. Другому бы и вовсе непоздоровилось, но тогда директором леспромхоза был сын и дело замяли. Но Петр Семенович помнил те пятьдесят рубликов, вынутых из кармана. А земля что?! Несколько лет пустовала, пока Петр Семенович не нанял тракториста и не вспахал отдохнувшую землю. Вся деревня последовала за ним. Зря только шумели и бились. Оказалось, что никому эта земля была не нужна, окромя жителей.

Но однажды Витолов все же попался на глаза мстительному старику. Броневичок подкатил к околице и замер в рябиннике, где было назначено свидание с Зоей. Рябинки уже заблестели первыми соцветиями. Вот-вот распахнутся белым-белым облаком. Настроение у Витолова было приподнятое. Он вышел из машины и лицом к лицу столкнулся с Петром Семеновичем, тащившим удилища. Неподалеку, на старых навозных кучах, Трифонов копал червей.

— Здрасьте, товарищ Березин! — прохрипел Витолов, сраженный неожиданной встречей. Лицо его сразу забурело, пошло свекольными пятнами, а большие глаза зазыркали как у вора, пойманного на месте преступления. Он чуть не выронил букет из ярко-красных тюльпанов.

— Почем цветы-то брал? — ошарашил его еще больше вопросом Петр Семенович, тая в уголках губ вовсе не доброжелательную ухмылку, думая одновременно о том, как бы пронять этого шпыня, чтобы он больше не катался сюда. Правда, внучатам и бабам услада от его подарков.

— Трояк! — выпалил Витолов, готовясь к позорному отступлению.

— У-у-у, переплатил, — протянул Петр Семенович, присаживаясь на коряжину. — Их, тюльпанов-то, ноне на Айгире косой коси.

Подошел Трифонов, воткнул лопату в землю, тоже присел и, поддев пальцами из банки шевелящихся червей, произнес:

— На хороший клев хватит…

Витолов брезгливо поморщился и уже было развернулся в полный ход к машине, как Петр Семенович остановил его:

— Погоди-ка! А свадьба-то когда? Мы бы погуляли. Правда, сосед?

— А то!.. — подхватил Трифонов. — Мы на это дело мастаки!

Витолов еще больше смутился, расстроенно подумал: «Вот влип! Хромой еще женить задумал!»

— У нас ведь как?! Пощупал бабу за бока… Женись! Мы люди лесные… У нас права особые… Верно? — снова обратился Березин к Трифонову.

— Само собой! — Трифонов пыжился, еле-еле сдерживая рвавшийся наружу смех.

Витолов больше не стал испытывать судьбу. Прыжком подскочил к машине, ужом проскользнул за руль и ударил по газам…

Мужики хохотали до упаду. За ужином Петр Семенович рассказал домашним, как он перепугал Зойкиного ухажера. Та не то шутя, не то серьезно укорила свекра:

— Завелся заводящий мужичок и то батя дал отворот поворот. Господи! Прости меня грешную! — и залилась в бабьем смехе.

С того дня еще долго подтрунивали домашние над Зоей. А Витолов больше не появлялся.

Петр Семенович ухмыльнулся и полез в сенник, там выбрал самый большой веник, помахал им, стряхивая «листья-мертвяки», гоня сухой березовый дух и снова вернулся к баньке, перебирая нынешнюю жизнь по листикам, словно читал книгу. «Присосались мыслишки!» — раздраженно подумал он, вспомнив спор с Алексеем о том, класть ли трубку в гроб Матвея. Петр Семенович тогда кричал на всю деревню, растопырясь у порога:

— Газеток-то там нету-ти!.. Из чего он будет крутить цигарку?! То-то…

— Рехнулся, батя! — урезонивала его дочь. — Да разве там курят?!

— А ты че думала? — уже тише кипятился Петр Семенович. — Там все бросят курить?! И меня с железкой на ноге в гроб кладите. Как я появлюсь в раю-то перед матерью! Она хоть и видела меня без ноги… Ну а все же…

Он оглядел всех, ища поддержки. Катерина, крестясь, ушла в сени. Зоя прикрывала рот ладошкой, чтобы не видели люди ее губ, искривленных в немом смехе. А Алексей полушутя-полусерьезно говорил:

— Тебя, батя, близко к раю-то не допустят. Там дыми! А дядя Матвей святой. Ему-то покурить не придется…

Трубку все же положили вместе с наградами. И вообще хоронили не по закону…

Петр Семенович заварил крутым кипятком веник, сел в предбаннике на лавку, усмехнулся, поглаживая щетинистые щеки: «Хм!.. Че, уж я такой грешник?!» — На губах отпечаталась тень самодовольства.

Жизнь в деревеньке потихоньку волочилась своим неровным руслом, огибая с трудом порой неодолимые препятствия, выходя на тот единственный путь, который уготован судьбой от рождения каждому человеку. Веками менялись времена года, текла вода в Бересени, не старея и не иссякая. А жизнь не так!.. Она то улыбалась, то корчила рожи, иной раз жестоко насмехаясь над простодушием и честностью человека. И травилось из души и памяти прошлое, оставляя какие-то случаи…

Алексей в это время совсем высох и задубел от забот. Посерел, словно тронутый холодами репейник. В производстве все валилось… Все сидело на голодном пайке, как в войну. Дорогу потихоньку и помаленьку прикрыли, и лесные поселки остались отрезанными от внешнего мира, покинутыми навсегда, словно утонули в море равнодушия властей. Пока еще действовала железка до Атамановки и Плакучки. Один раз в два дня ходила вертушка с тремя пассажирскими вагонами да спецвагоном, где перевозили деньги, почту и хлеб. В горах, особенно на косогорах, где были начисто подчищены хвойные породы, поперла сорная поросль: осина и береза с цепким подлеском липняка, кустарникова стланника и малины. Алексея мучила и не давала покоя слетевшая с губ фраза, что не дадут погибнуть леспромхозу и не бросят людей власти. Обманул деповских на стихийном митинге. Все получилось, как всегда, наоборот. Никто заранее не предупредил людей. Пришел приказ! Двухнедельное пособие, и гуляй парень на все четыре стороны. Холостым проще, а семейным хоть в петлю лезь. Чем кормить детишек?!