Леонид Лушников - След заката

— Этот левак может боком обойтись!

— Бросовое же добро. Бери… Да и не все себе! — горячо зашептал Петр Семенович, оглядываясь, как будто кто-то стоял за спиной и подслушивал. — Мебелишку ладить на пустых станках да продавать по деревням. Ноне шаром покати в магазинах. Ты сам сколь стоял в очереди за шкафом?

— Года четыре…

— То-то! Озолотиться можно!

— Не ввязывайся в это дело, батя. Все государственное. Ныне цеховикам головы напрочь сносят.

После этой ночи все же нет-нет да придет в голову разговор. «А что?! — думал Алексей. — Сократят, так и будешь строгать в сараюшке. А Трифонов, как всегда, головой думает. Вот бы его в министры. Но все же светиться перед органами еще раз не хочется. Попадусь с подпольным производством мебели, раскопают все! Вот попробовать бы организовать все это на законном основании!»

Как-то будучи по делам в районе, Алексей зашел к секретарю райкома Наварову и рассказал ему о топляках, назвав затею трифоновской. Тот выслушал со вниманием, потом пошарил в трубочке спичкой и заговорил, внимательно глядя в глаза собеседника:

— Это еще в старину было известно. Мебельщики морили дерево в воде лет десять, а потом сушили целиком лет пять. Зато какая фактура!.. Ну, а как ты объяснишь, где взял лес? Те топляки давно списаны. Нет их, товарищ Ястребов… И все это попахивает нехорошо. Пришьют теневую и залетишь. Может получиться, как в зверохозяйстве, где открыли цех по производству шапок из бракованного меха, никого не спросясь. Директору дали вышку, а остальные в шахтах на Малиновке гробятся. Вот так! Все, что не планово — карается! В любом деле прилипалы найдутся. Только почуют свободу… Они-то увернутся, а ты останешься один на один с властями. Я вот что думаю, Алексей! — сделал короткую паузу. — Пора тебе выходить на большую дорогу. Мужик ты деловой. Народ тебя знает… И в партии не первый год… Пора тебе в райком и кресло секретаря по промышленности занимать, — Назаров постучал ладонями по подлокотникам старинного кресла, сотворенного умельцами из вяза, продолжал: — Пора нам вливать в партийную кровь новую, не зараженную выросшей бюрократией. Нас, старых коммунистов, мало осталось. Выщелкали!..

Алексей внимательно слушал и в голове вертелись тревожные мысли. «Опять наверх! Уже бывало… Да!..» Наконец он перебил Назарова, глядя прямо в глаза:

— Не справлюсь я с таким делом, Анвар Галимзянович! Одно дело — железка, а другое — промышленность всего района, которая на ладан дышит… Ну и грамота-то у меня не весть какая…

Назаров недовольно поджал губы, проговорил, думая о том, что другой бы по-волчьи ухватился за такое предложение. «Его и надо рекомендовать на промышленность».

— Ну это не беда, что грамоты нет. Пошлем тебя по-первой в областную партшколу, там поднатаскаешься, а уж потом на бюро вынесем. Ну, ладно, Алексей. Думаю, что мы договорились. А?

Алексей уехал из Яра расстроенный. «А ведь пошлют учиться, как пить дать! — думал он. — Потом на бюро и тяни лямку… А вдруг откроется мое прошлое?! И снова небо в клеточку…»

Он рассеянно следил за дорогой. Разные мысли скакали впереди голубого капота москвичонка. Ругал себя за то, что в который уж раз суется с предложениями.

Утром Алексей проснулся вроде бы посвежевший, но разговор с первым секретарем райкома партии вновь вернулся и преследовал его целый день. «Смотаться, что ли, куда? — толкалась назойливая мысль. — А куда?! Партия не Яма… Сам от себя не сбежишь! Да и семья…»

Так вот просто уж в который раз в его жизнь вмешивается удивительное везение. Лети в гору! Вот он, простор!.. Но старый груз, уже давно покрывшийся пеплом, как и голова, все еще тянет назад, как будто старается повернуть течение жизни к тому страшному прошлому. Так невидимая глазу закрепощенность мешает жизни, затеняет сердце, словно туча солнце. И в минуты раздумий о прошлом, висевшем жестким ярмом, становится тревожно за близких. С таким тяжелым наследством трудно жить! Только поднимись на вершину, как тут же начнут копаться…

Через неделю, к вечеру во двор Березиных вошли Боровой и Трифонов и вызвали из избы Алексея. Тот вышел на крыльцо и, сразу же приметив сияющие лица мужиков, спросил:

— Червонец нашли?

— Червонец да золотой, Алешка! — загудел Трифонов, выставляя на приступок что-то завернутое в мешковину.

— Чего это?!

— Ловкость рук и никакого мошенства! Оп!.. — Боровой сдернул мешковину театральным жестом, словно с памятника. — Оп-а-а!

Открылась узорчатая поверхность розоватой доски, отшлифованная до блеска, играющая завораживающим каким-то небесным светом, хотя сумерки уже легли на землю. Последний лучик солнца играл зайчиками, постепенно затухая в закате.

— Вот это да-а-а! — только и смог вымолвить Алексей, любуясь необычной красотой фактуры дерева. — Из топляка?! — осенило его.

— Из него-о-о! — Трифонов присел на приступок, гладил доску нежно, словно бабу, продолжал рассказывать: — Выловили мы девять стволов. Скользкие, заразы! Целый день вошкались у старой запани.

— А чем же вы их вытаскивали?

— Митька кран добыл на заводе, а я нырял. Ночью распустили втихую, подсушили малость и вот. В печи, конечно, хуже. Вот если бы на воле годик-два. Тогда фактура еще бы лучше играла! — Трифонов пучил глаза, Боровой молча покуривал.

— Ну, а дальше что? — спросил Алексей.

— А дальше! — встрял в разговор Боровой. — Летом, как спадет вода, очистим старую запань. Там сплошная лиственница… Из девяти топляков шесть лиственниц, два кедра и одна береза. Кедра-то не стало в наших краях лет семьдесят назад. Вот и считай, сколько времени лежит этот клад! И мебелишку наладим выпускать…

— Не боитесь? — тихо спросил Алексей. — Назаров не советует. Говорит, опасно. Привлекут…

— За что?! — резко выкрикнул Трифонов. — Бросовый лес! Пошли они все! Ладно!.. Давай обмоем почин!

У меня в доме пусто…

— Не боись. Не с пустыми руками притопали…

Пока женщины снаряжали стол, Петр Семенович не переставал любоваться доской, крутился, прихрамывая, причмокивал.

— Ох! Раскрасавица!..

Алексей, расчесываясь у большого трюмо, думал: «Сейчас фоловать начнут в долю. Соглашусь, чтобы не злить мужиков».

— Хватит марафет наводить! — смеясь проговорила Зоя, неся на блюде пельмени с грибами. Широкий кружевной подол юбки вился меж полных ног.

Трифонов, старательно разливавший самогон, добытый у старого знакомого, запросто дотягиваясь длинными клешнятыми руками до противоположного края стола, где стоял стакан Борового, мельком глянул на коричневую ложбинку груди нагнувшейся над столом Зои и плеснул мимо стакана.

— Гляди, куда льешь! — выкрикнул раздраженно Петр Семенович, всегда ценивший каждую каплю. — Ноне на вес золота водяра!