Леонид Лушников - След заката

— Не забудем, — отозвался Алексей.

С кладбища вернулись часа через два с хвостиком, промерзшие и уставшие, пока греблись по снегу к Белому берегу на старых снегоступах. Бабы запустили в кипяток пельмени и снова сели за стол. Под холодец помянули всех родных и близких, усопших в разные годы. Потом уж чокались рюмками со звоном. Под завязь женщины подали селянку из осердия с салом. Николай Петрович, отяжелевший от непривычного обилия смен, вышел покурить во двор. За ним потянулся отец, заговорил с ходу, катая неуклюже пальцами папироску в портсигаре, протянутом сыном:

— О делах-то все некогда спросить, сынок. На побывку аль как? — Он кинул пытливый взгляд. — Ты как-то оторвался от нас! И все пошло кувырком в лесхозе. Хозяева плохие, отчего людям робить негде… Так че?!

— Знаю, батя. Многие на меня в обиде, — тихо заговорил Николай Петрович. — Не моя воля, батя! Куда пошлют… Я же коммунист!

— Это понятно. Но…

— Теперь времена другие наступили, — перебил отца. — А сейчас вот на прорыв. В Междуреченский обком меня направили.

— Вон как! — протянул Петр Семенович, с трудом сохраняя душевное равновесие. «Скачет, как козел, туды-сюды!» — пронеслась неприязненная мысль. — И кем же?

— Первым секретарем…

— Ясно! А я, старый дурак, надеялся, что ты к нам комплекс подымать. Ошибся! Значит, первым. Хмы… Поживешь у нас?

— Нет, батя. Завтра дела принимать.

— К Назарову зайдешь?

Николай Петрович, ничего не сказав, пошел в дом. За ним тронулся и отец. В избе, только-только перешагнув порог, выкрикнул сипло:

— А че молчим-то?! Ну-ка, бабы, заводите!

Женщины прекратили разговор. У Зои озорно блеснули синеватой искоркой глаза, она проговорила распевно:

— Когда-то миленочку моему Саше пела я одну песню. Когда нонче поминали, то сердце подсказало. Вы ее не слышали. Одному Саше ее пела, — она выразительно глянула на Николая Петровича, тот понял и подумал: «Верна Зойка Сашке до сих пор!» А Зоя продолжала, припоминая тот день, когда они с Березиным рыбачили на Сарысу: — Миленочка уж нет, а песня осталась. И камешек из тех далеких времен на комоде лежит!..

Зоя умолкла и через некоторое время запела тихо и проникновенно, печалью окутывая комнату:

Песня неожиданно оборвалась, словно закатилась в ту тьму, что занавешивала когда-то жизнь. И Зоя, закрыв лицо руками, убежала в свою комнату.

Наступила тревожащая тишина. Петр Семенович хмурился. Катерина пошла утешать Зою, а Николай Петрович попросил Алексея:

— Налей-ка всем, а то что-то скучновато стало без выпивки. А Зоя все страдает!.. Да-а-а! А ты, батя, все хотел нас спарить.

Петр Семенович только развел руками.

Утром, походив по цехам Айгир-завода, Николай Петрович выехал в аэропорт. Вез его на своем «Москвиче» Алексей. Дорогой почти не говорили. Уже за Темирязевкой, когда машина выскочила на степной простор, Алексей спросил:

— Я смотрю, ты все приглядывался к старым траншеям. Не успокоился еще?

— Надо же как-то вдохнуть в завод новую жизнь…

— Жизнь — это хорошо! Но ты же раз уже обжегся на этих плывунах. Зря деньги зарыли…

— Да! Поторопились! Не проработали как следует проект. И геологи подвели…

— Спросили бы стариков…

— Я смотрю, Алексей, ты, как батя, против?! — криво ухмыльнулся Березин, доставая папиросы. — Но я все же сделаю! А кто встанет на пути… сотру в порошок!

— Ты, как брательник, покойничек. Тот по трупам гулял, а ты по живым душам. Ну-ну!.. Наблотыкался в центре! Мы еще посмотрим!

— А я пересажу всех, кто смотреть вот так будет! — сурово произнес Николай Петрович.

Алексей от неожиданности таких угроз чуть не заехал в кювет, затормозив на самом краю снежного вала. Холодные мурашки сыпанули по спине. «А что?! — промелькнула тревожная мысль. — Если надо, то посадит. Гаечки опять крутят!»

Дальнейший путь прошел в тягостном молчании. Непримиримость сквозила во всем, словно они давние враги. Перед зданием аэровокзала, пришлепнутым снегом, Алексей остановился. Николай Петрович, чуть помедлив, вышел, захватив с заднего сиденья портфель, тронулся к зданию, не сказав ни слова, прикрываясь от ветра воротником. Потом, что-то вспомнив, вернулся и, приоткрыв дверь машины, сказал:

— Ты ждешь вызова в партшколу? Не жди!.. — и, оставив дверцу открытой, продолжил путь.

— Вот так, Алексей Павлович! — насмешливо проговорил Алексей вслед. — Не хотел — так и не получилось! Еще бы годик продержаться, пока Верунька не закончит школу… Ну, где наша не пропадала! А Березин раскрылся, как на ладошке. Ох и наломает новая власть дров!

Алексей тут же вспомнил все разговоры о наступившем времени, когда жизнь стала шаткой, как подгнивший забор. «Ворья развелось, конечно, — думал он. — Но эта стихия может захватить и честного человека». Отматерившись трехэтажно, Алексей с силой захлопнул дверь и повернул ключ зажигания.

Вернулся домой Алексей уже заполночь. По пути заехал в монастырь к Трифонову. Тот глядел на Алексея вымученным взглядом, не похожим на взгляд разгульного «железного лесоруба». По посеревшим щекам стекала невидимая грусть, словно линька со зверя. У Алексея дрогнуло сердце: «С Марфой плохо!»

— Все, Леха! — проговорил Трифонов сдавленным шепотом, глядя в белую заволоку оконца в прихожей монастырского дома. — Не сегодня — завтра помрет!.. Привези, Леха, доски, те, что напилены из топляков. В погребице они. Как знал, в дело не пустил. Гроб тут сам слажу и похороню тут… В монахи подамся. Прошение подал. Мастера и в божьем деле нужны. Более я в своем доме жить не смогу. Пусто стало там! Похороню, а потом с хозяйством разделаюсь. А вы че надо возьмите… Скотину и утварь разную на монастырь отписал. Ежели покупатель на дом найдется, то продайте за любую цену…

Больше Трифонов ничего не сказал, ссутулившись, ушел, прикрыв за собой высокую дверь. Оцепенение Алексея длилось недолго. Взмахнув рукой, словно крылом, вернулся к машине. «Да-а-а, без Марфы и деревня заскучает».

— Чего мрачный, чернее тучи? — спросила Катерина Алексея, встретив его у ворот, распахнутых настежь. — С Колей полаялись?

— С Колей ладно! Заезжал в монастырь. Марфа помирает. Трифонов посерел, как волк!

— Господи! Вот уж напасть! Батя спьянел и спит. Зоя ушла на работу в ночь. Тебе ужин поставить?

— Поставь и налей, ежели что осталось…

Ночью Алексей долго не мог уснуть. Катерина, приткнувшись к боку мужа, посапывала, как ребенок, умаявшись за день по хозяйству. Прокручивая весь разговор с Березиным в пути, размышлял над своей жизнью, порой волочившейся тихо и мирно, а порой скакавшей стремительно, словно упиваясь радостью свободы. «И годы все же прошли не зря! — тянулась непрерывная нить воспоминаний. — Все было! И многое достигнуто… Хотя! Что еще будет впереди? Неизвестно…»