Леонид Лушников - След заката

— Не поедешь, уеду одна. Надоела мне эта Азия!..

Одну Виктор жену отпустить на Урал не решился. Слишком много было у нее там друзей. Да и дело потянуло, хотя и было не неотложное, связанное с гибелью, вернее, исчезновением старшего брата. Еще в детстве, находясь в спецприемнике, расположенному в стенах древнего монастыря, Виктор делал попытки разрешить эту проблему. Но тогда это было просто глупостью. Сейчас же есть у него возможность проникнуть в святая святых архивов. А тогда он подбивал на это дело Дмитрия, но тот был занят воровскими делами и попросту отмахнулся: «Чалится где-нибудь братан! Появится…» Не появился. Сгинул… А теперь уж прошло много лет, а все тревожит думка и с возрастом все сильнее, и сильнее возникает желание разгадать дальнейшую судьбу брата. «Кто-то ведь знает!» — толкалась назойливая мысль.

Еще летом Фролов получил письмо от тестя, занимавшего должность начальника районного отдела кэгэбэ. Тот коротко намекнул в письме, что, дескать, кажется дело Василия проясняется, и надо вместе разобраться во всем. Летом задержали дела. После гибели Сорокина, командование спецподразделением по борьбе с бандитизмом и наркодилерами принял на себя Виктор Фролов.

Нетерпение зятя побыстрее узнать о том, что раскопал он в архивах, Пыльнов осадил сразу же, как только встретил Фролова на вокзале:

— В отделе поговорим, — хмуро проговорил Пыльнов, пристально и изучающе разглядывая дочь, все так же легко спорхнувшую со ступенек вагона. «Цветет! А жаловалась, что вся иссохла в Азии!» — подумал он.

Пыльнов, по давней привычке старого чекиста, не любил заводить разговоры при посторонних, даже в присутствии родной дочери, о делах секретных, тем более связанных с архивами бывших врагов народа.

Устроившись в маленькой комнатушке у зятя, бывшей спаленке Риты, посидев с тещей за самоваром, Виктор Фролов все же уговорил Пыльнова поехать в управление, глянуть на копию акта о смерти брата, хранившуюся в сейфе.

Пыльнов включил настольную лампу, перед этим занавесив окна в просторном кабинете, молча достал тоненькую папочку, где всего лежал один лист бумаги, положил перед Фроловым, коротко произнес:

— Читай…

Виктор с трепетом в сердце раскрыл папочку.

«…Восемнадцатого июня тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, — про себя читал Виктор написанные от руки строки, — на жителей деревни Бересень, косивших траву для скота, было совершено вооруженное нападение беглым заключенным Фроловым Василием Демьяновичем, отбывающим пятнадцатилетний срок на Чернореченском лагпункте Ленинского управления лагерей (Ленлаг) по ст. 58 — II переводом через ст. 16 и 17 со статьи…»

— Он же за воровство осужден?! — изумленный Фролов оторвался от бумаги, погон на кителе вздыбился. — Как так? Его же должны были освободить!..

— Да нет, Виктор! — Пыльнов подошел к шкафу. — Кто-то не хотел его свободы. Ты читай пока, а я поковыряюсь в кодексе. Те статьи уже давно забыты. Тут вырисовывается хитрая арифметика!

«Был убит из табельного оружия системы «Кольт» №-11212789… - шевелил губами Виктор. — Березина Н. П., директора л/х «Темирязевское» машинистом паровоза Темирязевской ж. д. Ястребовым А. П., родственником Березина Н. П. Заключение в/ча Роскурина С. Т. пуля попала…»

Дальше Фролов читать не стал, тяжело дыша, он медленно положил лист бумаги в папочку и, еще больше бледнея, отошел к окну. На скулах играли переливаясь жесткие желваки, а глаза заволокла жгучая пелена. «Вот как?! Выходит, Ваську Алексей грохнул!» — и тут же вспомнилась драка у ворот, свадьба у Березиных и клятва, соединенная кровью двух братьев о жестокой мести обидчику, — Все шито-крыто!.. Сказать или не сказать Димке? Горяч! Дров наломает!.. А не сказать, сам маяться буду всю жизнь!..»

— И где его закопали? — хрипло спросил Фролов.

— Захоронили его у Разбойного Камня, в бывшем штрафняке, — ответил тихо Пыльнов понимая состояние зятя. — Ездил я летом… Заросло все… Место еще считается закрытым. Чащоба!.. А мне повезло. Пришла из центра бумага поворошить архивы и поискать многих нынешних цеховиков. Чего тебе объяснять?! Сам знаешь.

Фролов смотрел на тестя внимательно, а тот жег над пепельницей списанный им акт. Бумага краснела и свертывалась, бросая дымные язычки пламени. «Вот так и Вася сгорел!» — мысли скакали, как лошадь неука, сорвавшаяся с коновязи. Сколько прошло времени, а в сердце осталась боль, когда все пошло кувырком. Тревожные давние задумки мщения медленно всплывали на поверхность, как мусор в стоячей воде. Пыльнов разгадал настроение зятя, проговорил задумчиво:

— Забудь все это, Витя. Цыплаков не успел подкопаться, а сейчас время ушло. И все, как было на самом деле, не дознаешься, хоть под пыткой. Род тогда был силен: Николай — депутат Верховного Совета СССР, член обкома КПСС, директор крупнейшего в стране лесного предприятия, а Александр, брательник, поднаторел в таких делах на зонах. Тогда человеческая жизнь ничего не стоила…

— А сейчас дороже?! — перебил его хрипло Фролов.

— И сейчас, — отозвался мгновенно Пыльнов. — Че в цене? Я не об этом, Виктор, думаю, Ястребова не поворошишь. Он член райкома и депутат облсовета… Забыть — вот мой совет! Можно и свою карьеру подпортить.

— Ясно! Может, в ресторанчик закатимся, а?

— Да нет, Витя! Дельце есть… Посижу за бумажками, раз ты меня сюда вытащил.

Фролов не настаивал, вышел из кабинета Пыльнова и на сухих ногах, словно опутанных путами, пошел к ресторанчику, стоявшему напротив памятника Ленину. Сейчас, когда все стало известно о брате, хотелось побыть одному, поразмыслить над жестокостью бытия. «А что изменилось? С приходом Андропова ниточки вновь потянулись. А может быть, так и надо! Распустили народ, особо стоявших у власти!» — думал он, пересекая площадь.

Виктор Фролов с женой прикатили в Атамановку на служебной машине тестя впритык к Новому году, когда Фроловы уже отчаялись ждать самого главного гостя. Шарыгин, стоявший за воротами на стреме, подморозив ноги даже в валенках на жгучем морозе, падавшего вместе с леденистой изморосью со склонов горы Шоломки, вернулся в дом, со злостью кинул полушубок в прихожей на лавку, прошел в зал, где вокруг наряженной елки прыгала детвора, сказал хозяевам, словно отрубил:

— Не приедет Витька! У него жена кобра!.. Ей теплый сортир надо… Стервоза! Так и хочет от нас Витьку отшить! Полковница!

— Иди ругаться вон в сени! — проворчала Груня. — Дети тут! Маня, Аннушка, — подпевайте.

вступила в хоровод Груня. Дети вразнобой запели:

— Елки-палки, — зло проговорил Шарыгин, выходя на кухню, где Дмитрий обливал поросенка чесночным соусом и вытопленным на противень жиром. Зажаренные бока поросенка лоснились, круто пахло чесноком.