Леонид Лушников - След заката

— А-а-а, черт с ними! На нашу долю хватит… Обогатиться можно! — жарко шептал Леднев ночью в ухо разомлевшей от ласки жене. Днем он решительно заявил: — Теперича хороший костюм надо покупать, штиблеты и галстук. Как Марфа помрет, то дылда обещался все отбрить на нас. У него там мебели куча из красного дерева, самим слажена на старинный манер. Такая сейчас на вес золота. Пока он не очухался, надо брать. А Березиным шкурку отвезть… Спирту нацедим. И мы ноне не лыком шиты! Ладно, успели до обыска припрятать кое-чего…

— Марфа-то еще не померла…

— Помрет вскорости!

Весть о смерти Марфы Трифоновой не заставила себя долго ждать.

— Ну, все! — потрясал телеграммой Леднев. — Завтра едем!

— Вдвоем, что ли?!

— Собирайся!

— Ага!.. Мы уедем, а шаромыжники дом займут! — взвилась Татьяна, ворочая белками черных глаз, всегда выпученных, словно от испуга. — Поезжай один…

— Теперь я тут хозяин, — развязно ощерился Леднев. — Кого хошь заткну! Спиртягу для Березина налей.

— А Березины тут при чем?!

— А при том, что Петька по заяве Трифонова расчет вести будет. Поняла, дура? С ним торговаться по трезвой нельзя. А у них еще две бабы. Шкурки тащи… Угодить надо!

Еще до восхода солнца в растрепанный шарабан уцелевшего грузовичка, на котором уже давно никто не ездил, отремонтированный силами Леднева, загрузили полные корзины со всяческими подарками: грибки в брусничном соусе, закатанные в банки еще для партруководства, кадушечку меда, кабанью солонину и мешок вяленых карасей. В сумку с пушниной с проверкой заглянул Василий, зная прижимистость супруги, обнаружив посеченные молью шкурки, заорал:

— Ты чего насовала, дура! — он сжал кулаки. — За энту гниль!..

Татьяна от страха зевала, как оглушенная рыбина. Впервые мужичок окрысился на нее так, а то верх всегда был за ней. Водитель, белобрысый паренек, ходивший у Леднева в шестерках, тоже удивился. «Власть переменилась! Ну держись, Танька!»

Татьяна наконец-то опомнилась, пришла в себя. Поджав тонкие злые губы, подкрашенные ради поездки старой губной помадой, найденной в особнячке, схватила сумку в охапку и зашипела на мужа:

— Ты че сказал?! Ты че сказал?! Разорался!.. Дареному коню в зубы не смотрят, — подступала она все ближе и ближе, вращая глазами. — Больно много на себя берешь, Вася! Мы наследники всего добра! Понял?

— Цыц ты! — просипел Леднев, — готовый уже сдаться, но все же уже тише проговорил: — Повезем все доброе.

— Нужны им эти шкурки, как собаке пятая нога, — ворчала Татьяна, вытаскивая со дна чемодана провонявший нафталином заветный чистый мех норки, припасенный для себя. Жалея до слез добро, вспоминала, с каким трудом вырвала мужика из Бересеньки. «Сгинул бы на лесосеках. А еще — цыц! А дылда-то на чужом горбу в почет-то въехал и орденов нахватал. Кланяться всем?!»

Детей отвели под присмотр к бабке Калужихе, пообещав покос ближе к поселку, и выехали через железнодорожный переезд на Сибирский тракт, уползающий серой лентой в ущелье. Мелькнул березовый колок, поляна, побитая скотом, река Урал, еще резвая и с перекатами, озеро с ожерельем из поспевающего черемушника…

В Бересеньку приехали к вечеру, изрядно натрясшись на дороге. Леднев торкнулся в ворота трифоновской усадьбы, аккуратно забитые гвоздями Петром Семеновичем, выругался матерно и круто развернулся к Березиным. Петр Семенович, наблюдавший со двора, ухмыльнулся:

— Ведь знал же, зараза, что попервой к нам надо. Нет, сунулся. На-ко, выкуси! — он сунул руку с кукишем в сторону Леднева, шагавшего вразвалочку. — Катька! Леднев прикатил. Встреть бабу его, чем-нибудь ей глотку заткни, чтобы не базлала!..

Катерина тяжело вышла из ворот. В последнее время у нее побаливали ноги и синие жилки, словно болотное растение путаница, обвили когда-то гладкую кожу, бархатистую, как васильковая роса.

— Как знала, пирогов наготовила! — пела Катерина, заводя Татьяну в избу. Та изображала из себя, поджимала тонкие губы.

— Ну и погодка ныне?! — притворно удивлялся Петр Семенович, пристально приглядываясь к Ледневу, тянувшему Березину широкую ладонь. — Как доехал? Не ждал, что ты так быстро прикатишь.

— Да вот, освободился на три дня! — всплеснул руками Леднев. — Слышал, поди, я теперича в хозяйстве главный. Забот полон рот!.. А че тянуть-то?

— Конешно, конешно… Пошли рядиться…

— Че рядить-то?! Трифонов сказал: по наследству!.. Бесплатно… Отчиняй ворота!

— Не торопись, — степенно заговорил Петр Семенович, стараясь еще больше разозлить мужика. — Где бумага, в коей отписано тебе, а? Нету?! — Петр Семенович невинно уставился в раскрасневшееся лицо Леднева. — А так токо ныне воздух… А говорят, что в Америке и воздухом торгуют. Вот жизнь пришла…

— Такого уговору не было, Семеныч! — Леднев застыл на месте, заорал: — Танька, тащи корзины!..

При виде пятилитровой бутыли со спиртом Петр Семенович размяк. За столом сговорились быстро. Катерина с Зоей посмеивались, провожая гостей уже под утро. Петр Семенович отяжелел и провожать не вышел. Ехали в Светлое Ледневы довольные. Добро не уместилось в кузове, решили нагрянуть на той неделе. Леднев трясся в кузове, усадив Татьяну в кабину. Болтались у борта опустевшие корзины, Леднев думал: «Продешевил Петька! Всего добра-то тысяч на десять. Спирт все сделает!.. Валюта!..»

Остатки вещей Леднев перевез в Светлое только глубокой осенью. Следом за Трифоновым деревню покинули Боровые, в который уж раз меняя место жительства, съезжая из родового дома в Темирязевку.

Время мечет дни вперед, как будто торопится куда-то. И все так вроде бы при деле, но что-то не хватало. В провале звездного неба, Петр Семенович, страдавший в последнее время бессонницей, сколь ни старался, не видел ту недостачу в своем пути. Он пускал на ветер дымок. Самосад, смешанный с донником, пахуче уносился к обмелевшей старице, с того времени, как ушла вода по траншеям в Бересень. Строго и тяжко было на душе, как будто чувствовал, что все движется к концу, к закату. Петр Семенович частенько стал подумывать о переселении на Белый берег к своим родичам, сыну, жене…

Над городом Междуреченском, стоявшем на бугристой пойме двух рек, нависла непродуваемая жара. Солнце, забираясь все выше и выше по блеклому, словно полинявшему небосклону, к полудню легко плавило асфальт на улицах, отражалось от бетонных высоток, придавливающих человека своей бездушной тупой глыбой.

Пока Красноярская делегация народных депутатов областного совета добиралась до гостиницы, Алексей Ястребов взмок и с огромным нетерпением ждал, когда аэропортовский автобус припаркуется возле колонн, облицованных белым мрамором.

В фойе, широком, как стадион, заставленном пальмами в кадках, шустрый молодой человек в строгом черном костюме тянуче распределял делегацию по номерам, согласно рангу. Алексей быстро заполнил анкету и, не дожидаясь лифта, махом взбежал по широкой лестнице на третий этаж. Кинув чемоданчик на диван, торопливо нырнул под струи душа, остывая, вспоминал прохладную Бересеньку, где водичка не пахла хлоркой, а человеческое тело принимала с чистым звоном. Отдыхая в душе от жары, Алексей не слышал, как в номер вошел владелец второй койки, а когда вышел, растирая широкую грудь полотенцем, то увидел майора, разбиравшего покупки на кровати.