Леонид Лушников - След заката

— Ну, за встречу, майор! — перебил мысли Алексея Николай Петрович. — За тебя! За родню потом выпьем. А сейчас за тебя! За воина-интернационалиста!..

Егор улыбался, крутил в больших рабочих пальцах хрустальную рюмочку, утонувшую в мозолистых наплывах, говорил, немного смущаясь:

— Ну, Николай Петрович. Так и прет из всех политика. А интернационала мы там не поем… Вот кровь лакаем! Ты налей-ка коньячку мне в стаканчик, а то из этого наперсточка и губы не замочишь.

Николай Петрович достал из буфета фужер, налил его до краев.

— Вот это дело. Лучше выпьем за живых и мертвых!

— Это святое, Егор, — проговорил Алексей. — Чокаться не будем.

Выпили и долго разговаривали. Егор рассказывал скупо о войне, под конец предупредил Алексея:

— Дома не проговорись, что я в Афгане. Николай Петрович знает с той поры, когда я валялся в госпитале имени Бурденко.

— Само собой! — заверил Алексей. — Я догадывался. Ты вот скажи, Егор, при всем патриотизме, правильно ли все делается? Ведь гробики-то давно прилетают! Черные тюльпаны…

— Правильно! И не было бы войны, если бы не вмешались западники. Особенно американцы… Это они войну разожгли. А поначалу нас афганцы встречали с хлебом-солью… Да и наши политики из-за угла бьют почище Калашникова…

Враждебность афганцев к беспечной жизни в Союзе, к тому сумбуру в верхах, проявлялась очень жестко в последнее время, когда одни политические силы поощряют афганскую бойню, а вторые, подпевая западным радиостанциям, жалят в самое сердце, открыто не замечая геройства солдат и офицеров, относясь к калекам на местах, пораненных душевно и физически, с тупым равнодушием, а то и с раздражением. Все это Егор знал. Он сурово посмотрел на Алексея и продолжал уже тихо:

— Не было бы войны! — в голосе звучала убежденность. — Америка — ярый ненавистник всего советского. Они давно живут и видят, что весь мир живет по их поганым законам. Гнилье они и гады!.. А наши некоторые политики пытаются лизнуть их в самое срамное место. А это пострашнее войны!.. Не знаю, как дальше будет, но попомните мои слова, лягут многие наши правители под них… Оттого и разжигается рознь между народами. Если наше государство рухнет, то все мы пойдем с котомками по миру… Вот вам и ответ!

Егор рывком выпил коньяк, пошел покурить на балкон. Николай Петрович, глядя в широкую сутуловатую спину племяша, говорил Алексею тихо:

— Ты эту тему не задевай. Они все чокнутые!.. Их братства никакой водой не разольешь, а за родину глотку перервут. Один за всех — все за одного! Когда навещал Егора в госпитале, наслушался там всякого.

— Ладно! — Алексей поднялся из-за стола, пошел к Егору на балкон. — Все заметано, Егор!

— Да чего там?! — устало отозвался Егор. «Нервы, нервы! — промелькнула мысль. — Частенько срываюсь». А вслух продолжал: — Тянуть да тянуть нам, Алексей Павлович, кровавую лямку еще не один годик. Попомни мои слова… Пошли за стол.

Он первый опустился на стул, но пить больше не стал, внимательно прислушиваясь к деловым разговорам. Сутулясь над столом, Николай Петрович расспрашивал Алексея:

— Как ты думаешь, если мы все же расширим Айгирский завод, то сохраним на плаву комплекс? С лесозаготовкой все ясно. Сырье на исходе… Лет пятьдесят, а то и больше придется ждать. Но можно сейчас завозить лес из Сибири…

— Мы уже процентов на сорок работаем на привозном сырье, — сказал Алексей. — Все еще тебя эта тема с расширением гложет?

— Да! Иного выхода нет! — резко ответил Березин.

— Думаю, что это не спасет положение. Ты вот первый человек в области, глава, а до простого дойти не можешь…

— Это до чего я дойти не могу?! — Николай Петрович сверкнул глазами. Неугасшую со временем враждебность к его проекту расширения Айгирского завода за счет сноса деревни Николай Петрович приметил еще тогда, когда приехал принимать дела и заглянул в Бересеньку. Стало ясно, что снова вспыхнет борьба за насиженные места. «А что делать?! Изыскания скоро начнутся и возникает новый проект, более проверенный, а не с бухты-барахты, как тогда. Партия обязывает! — Так томились мысли Николая Петровича, скользя то по склону, то по ровному, казалось, без препятствий, но с далекими сомнениями. — Может, действительно мне только кажется, что иду по правильному пути. Да! Второго тупика не должно быть! И все надо ненужное обрезать, как с лесины…»

— Вы как хотите, товарищи, но я бы рухнул поспать, — проговорил Егор, разбивая мысли беседующих на тонах родственников. — Да-а-а, у нас любят рубить с плеча не только на гражданке. Такая уж русская натура. Вперёд и ура! У нас в училище был старшина… Умный, как бог! Хоть и грамота-то у него ниже средней. Бывало говорил: «Тяжело поднимешь — живот надсадишь». А Алексей, пожалуй, прав…

— Ладно! Иди спать… Ты в нашем деле ни бум-бум!

На следующий день невыспавшийся Николай Петрович, продумавший всю ночь о разговоре с Алексеем, на своей персональной машине с хмурым на вид водителем, завез сначала Алексея в гостиницу, а потом Егора на вокзал. Он сухо попрощался с племяшом прямо в машине, а затем поехал в Дом Советов, где проходила областная сессия народных депутатов.

Солнце повернулось к югу, когда пассажирский поезд влетел на полном ходу в Уральские горы. В приспущенное окно вагона дохнуло разморенной тайгой, нагретым солнцем камнем скалистого ущелья. Хребты гор плыли изогнуто по горизонту, сваливаясь к северу, словно огромные волны разбушевавшегося океана, отсвечивая в голубизне реки, томившейся в полуденном мареве. Под полом вагона мягко постукивали скаты колес, поскрипывали рессорные системы, позвякивала в пустом стакане чайная ложка и пахло искусственной кожей облицовки стен.

Егор лежал на сундуке двухместного мягкого купе на спине и следил за солнечными зайчиками, трепетавшими на белом потолке. Сосед, видимо чиновник высокого ранга, подсевший в купе недавно, похрапывал, отвернувшись к вздрагивающей стене. Егор мельком глянул на сытый бритый затылок, снова ушел мыслями в свое житье-бытье, самое важное в карьере военного. Его учили воевать, а значит убивать. Он знал твердо, что любая заварушка его не минует. Тем более к концу века горячих точек в мире зажглось хоть отбавляй. Но что такая жуткая боль от цокнувшей в голову пульки, маленького кусочка свинца, пронзит его до сердца, об этом он не знал. Оказывается, все это познается только в жизни, как ни гадай и ни томись, только на практике, на своей собственной шкуре. Горячий Афганистан! И гордость, и боль, грязь и кровь. Первый же бой разведки, куда был направлен Егор, стал испытанием не только на прочность человеческих тел, но и на моральный дух. А поначалу все было обыденно и просто, как на учении. Взвод, которым командовал Егор, десантировался в узком ущелье, без единого выстрела был окружен и взят караван с оружием, пришедший из Пакистана. Ненависть тогда еще не одолела людей. Война только-только разгоралась, как трут от выбитой искры. С добродушием отнеслись к людям, скучившимся вместе с верблюдами и лошадьми возле темной и пыльной скалы. Парочку новеньких гранатометов английского производства, заряды к ним и автоматы Калашникова, побывавшие видимо не в одном бою, подорвали в расщелине, а караванщиков, глядевших не на десантников, пряча ненависть, отпустили. К точке шли легко, где их должна подобрать вертушка.