Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

— Как всего два, — сказал Иван. — А вот, например, производственный роман?

— Это как человека убивают из-за денег, — ответил Андрон. — Только медленно. Сюда же все детективы и триллеры. И семейные хроники, ага.

— А русская классика? Толстой? Чехов? Салтыков-Щедрин?

Андрон немного подумал.

— Это второй сюжет. Всякие Моби Дики тоже. Вся советская литература. И даже книги про воспитание.

— А там-то кому жертву приносят? — спросил Иван.

— Всяким идеям и учениям, — сказал Андрон. — Передовым веяниям и реакционным взглядам. Тому, что в воздухе носится. Ну или просто заскокам психики.

— А, ну если так, конечно. Любой сюжет можно под эти два подвести. И любую жизнь тоже. Ну а почему тогда философы про это не говорят? Или хотя бы критики?

— Так они все в доле, — ухмыльнулся Акинфий Иванович. — Им как раз за то и платят, чтобы они в этих двух историях находили бесконечное разнообразие и свежесть. А на самом деле оба сюжета можно даже объединить в один.

— Ладно, — сказал Тимофей, — а дальше что произошло? В смысле, у вас с Жоресом?

— Дальше самое неприятное случилось, — сказал Акинфий Иванович. — Даже рассказывать не хочется. Потому что конец у рассказа не очень хороший. Давайте завтра.

С утра опять сгустился туман, но не такой плотный, как днем раньше. Дождя не было. Акинфий Иванович сказал, что они прошли петлей и теперь возвращаются к базе.

— Через две ночи будем над ней. Оттуда спустимся за полдня. Можно даже быстрее, я на велосипеде за пару часов доезжаю. Вниз по дороге педали крутить не надо.

— Мы самое красивое уже видели? — спросил Тимофей.

— Нет, — засмеялся Акинфий Иванович. — Самое красивое я на потом оставил. Еще два дня у вас, наслаждайтесь.

Он бодро убежал в туман, и скоро оттуда полетели его немузыкальные вопли на французском. Друзья отстали, обсуждая, чем заняться после трека — тормознуть на пару дней в Нальчике или сразу в Москву.

— В Нальчике чего делать? — спросил Андрон. — Азия, как говорил поручик Ржевский. Только в рояль насрать или на дуэли с кем-нибудь стреляться.

— А че, — ответил Тимофей, — можно организовать. Насрешь в рояль кому-нибудь с большим кинжалом, тебя и застрелят. А мы рядом постоим. Как секунданты.

— Лермонтова, кстати, убили именно за хохмы про большой кинжал, — сказал Валентин. — Принесли в жертву идеям офицерской чести, как сказал бы наш гид. Правда, не в Нальчике. А где-то в Минводах.

— Одним словом, здесь где-то, — ответил Тимофей. — Кстати, если они действительно из-за кинжала поругались, почему стрелялись? Логичнее было бы на кинжалах и решить. По французскому методу: левые руки связать шарфом, в правую инструмент, и вперед.

— Вот правда, — кивнул Валентин. — Куда лермонтоведение смотрит… А где Акинфий?

Акинфия Ивановича больше не было слышно. Друзья пошли быстрее. Тропинка растворялась в подступающем все ближе тумане, становилось холодно, и скоро все ощутили тревогу. Наконец издалека прилетело громкое фальшивое пение:

— Силижур а-а! Силикон ритьон! [3] вероятно, Акинфий Иванович поет песню Louane «Jour 1»: «C’est le jour 1, celui qu’on retient» — «День 1, тот, что мы запомним».

— Акинфий Иванович! Подождите!

Голос Акинфия Ивановича ответил:

— Эй, малята, не отставайте! Тут развилка! Потеряетесь!

— Пошли быстрее, — сказал Тимофей.

Скоро из тумана выплыла развилка. Тропинку рассекал надвое здоровый остроугольный камень, чем-то напомнивший Валентину нью-йоркский небоскреб «Утюг». На камне восседал Акинфий Иванович — было непонятно, как он забрался на него без стремянки.

— Ну чего, — спросил он, — куда пойдем, направо или налево? Оба маршрута годятся.

— А в чем разница? — спросил Тимофей.

Акинфий Иванович усмехнулся.

— Кто ж его знает, в чем. Жизнь непредсказуема.

— Где виды лучше?

— Я бы сказал, одинаково.

— А где идти легче? — спросил Андрон.

— То же самое.

— Вы, Акинфий Иванович, прямо как вещий ворон, которому врать надоело, — сказал Иван. — Налево фигня, направо та же фигня. Вы всем тут выбор предлагаете?

— Нет, — ответил Акинфий Иванович. — Не всем. Иногда сам выбираю. Вас решил спросить. Решайте. Направо или налево.

— Наше дело правое, — сказал Тимофей.

— А наше как раз левое, — отозвался Валентин. — Андрон?

— Левая сторона в древности считалась нечистой. Пошли направо.

— А я левша, между прочим, — сказал Иван. — Мне такое даже слышать обидно. Налево.

— Так, — констатировал Акинфий Иванович. — Голоса разделились. Как будем решать?

— А вы сами куда предпочитаете?

— Мне фифти-фифти, — сказал Акинфий Иванович. — Что в сумме дает один хрен. Так что выбирайте, пожалуйста, сами.

Решили кинуть монету — и десять рублей указали дорогу влево.

— Я же говорил, — засмеялся Валентин.

Акинфий Иванович слез с камня.

— Пошли.

Остаток дороги молчали.

Следующий кош выглядел почти обитаемым. Из стены торчал крюк, где опять висели бычьи ребра с мясом, но теперь мясо оказалось очень свежим. На плитке стоял чайник — подняв крышку, Валентин увидел внутри несколько веточек с толстыми разварившимися листьями. Еще в коше пахло не выветрившимся до конца табаком, а на полу лежало два раздавленных окурка. Люди были здесь совсем недавно.

После ужина Акинфий Иванович засобирался спать — и друзьям стоило некоторого труда уговорить его продолжить историю.

— Про рога на скале, — напомнил Валентин.

— Ну ладно…

Акинфий Иванович откинул серебряные волосы со лба и несколько секунд глядел в пол, словно заряжаясь решимостью. Видно было, что вспоминает он что-то мучительное.

— В общем, — сказал он, — послушал я эти рассказы про Карфаген, а потом улучил момент и главный вопрос задал. А именно — зачем тут эти рога в скале высечены? Что ты такое задумал, говорю, жертву приносить? Ага, отвечает Жорес, именно.

— Что, детей? — спросил Тимофей.

— Вот я тоже поинтересовался. Он засмеялся, ладошкой махнул — не бойся, Иакинф. Не детей. Во всяком случае, не человеческих. Читал бы Библию, знал бы, что детей еще в древности заменили на агнцев. Маленьких таких ягнят. Это ведь тоже концентрат времени. Только их много надо, потому что живут они недолго. Я спрашиваю, а Кронос как к этому относится? Он плечами пожал — ты, говорит, водку пьешь, а ведь не задумываешься, из чего Советская власть ее гонит. Я думаю, и Кроносу такие вопросы не особо важны. Ну, у меня отлегло немного. Я спрашиваю — а зачем это? Какая конечная цель?

— Деньжат выпросить, — сказал Иван.

— Да нет, — усмехнулся Акинфий. — У него с этим вопросом порядок был. И со всеми другими тоже. Я же говорил, в каком он доме жил. Нет, тут другой интерес был. Он меня спрашивает — тебе что, все знать обязательно? Я говорю, если какая-то помощь нужна, то да. Надо же понимать, в чем участвую. Что на душу беру. Он отвечает — хорошо, разумно вопрос ставишь. Рад, что у экстрасенса душа нашлась. Сейчас объясню…