Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Голгофский, слегка запинаясь, читает вслух по-французски:

«Орлы Разума подхватили меня и понесли к далекому огненному глазу. Глаз этот был страшен и, верно, спалил бы меня одним только взглядом, но, по счастью, смотрел он как бы сквозь меня и в сторону; один из Орлов дал мне понять, что я скрыт от него, или просто ему не интересен.

Наше путешествие было странным — мы не двигались в обычном смысле, а как бы прорывали незримые завесы, и после каждой из них менялось все. Глаз превратился сперва в сферу — словно перед нами висела близкая красная Луна. Затем сфера эта стала расти, а потом я узрел, что нахожусь перед светящейся стеной, уходящей вверх, вниз и в стороны, сколько хватало взгляда.

Орлы Разума держали меня, не давая упасть — впрочем, не знаю, упал бы я или нет, ибо совсем не чувствовал тяжести.

Орел, что обращался ко мне прежде, дал понять, что пришла пора действовать. Я сосредоточился и попытался увидеть свой стилус. Это удалось только со второго раза — во сне он выглядел не так, как его материальная копия, заряженная животным духом. Но вибрация живой силы, исходившая от него, свидетельствовала, что ошибки нет.

Я поднял руку со стилусом — и коснулся стены…»

Голгофский записывает свой голос на телефон, но Дави не знает об этом. Он захлопывает книгу и ставит ее на полку.

— Это один из ритуалов, не изменившихся в своей основе со времен пирамид, — говорит он. — Стена, которой касается адепт при этом энергетическом жесте, у современных практиков называется «mindboard». Лучшее название трудно подобрать…

Голгофский чувствует, что тайна совсем рядом.

— У современных практиков? — переспрашивает он.

Дави понимает, что увлекся.

— Вы думаете не о том, — отвечает он. — Самое интересное в приведенном отрывке — вот это характерное «дал мне понять». Архонты не говорят. Они даже не обращаются к нашему разумению. Они сами есть наше разумение, поэтому правильно — хотя и несколько тавтологично — было бы сказать не «дал мне понять», а «помыслил моей мыслью»… Совершенно очевидно, что «Орлы Разума» здесь то же самое, что «архонты», «вестники», «ангелы-хранители» и — как вы это говорили? — «летуны»…

Дави уводит беседу от опасного поворота, но настойчивому Голгофскому удается прояснить еще один важный вопрос — что такое «триггер». Он вспоминает слова Бонье.

— Совершенно верно, — кивает Дави. — Это событие, символ или знак, делающий химеру видимой. До триггерного события ее невозможно заметить. После — невозможно забыть. Триггер — составная часть кода химеры. Как бы чека гранаты. Вы цепляетесь за нее взглядом, и через три секунды…

Голгофский признается, что подобные механизмы кажутся ему малопонятными.

— Это на самом деле просто, — говорит Дави. — Внешнее Действие, Внутреннее Действие, триггер — все это разные аспекты одного и того же. Опытный маг может обходиться вообще без жезла, скипетра или стилуса. Он даже способен заставить других людей увидеть сам процесс создания гипноимпринта…

— Как, интересно, это будет выглядеть?

Дави берет с полки другую книгу. Теперь это Библия.

— Помните описание Валтасарова пира из Книги пророка Даниила?

Голгофский читает:

«В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала… и вошли все мудрецы царя, но не могли прочитать написанного и объяснить царю значение его».

— Очевидно, — говорит Дави, — что речь здесь не о надписи на физической стене. Царь видит руку, рука что-то чертит. Но как может быть, что мудрецы Вавилона оказались не способны прочесть слов «мина, мина, шекель и полмины»? Это примерно как наше «кило, кило, десять грамм, полкило». И никто из советников не допер? Да они просто не различали букв…

— А Даниил? — спрашивает Голгофский.

— А вот обладавший духовным зрением пророк Даниил все понял, — отвечает Дави. — И бесстрашно считал смысл химеры, созданной неизвестным магом прямо на глазах у царя: мол, ты, Валтасар, найден слишком легким, и скоро твое царство отберут. Ты обречен, царь…

Здесь Голгофский понимает, что значит увидеть химеру: вот это охватившее всех в тронном зале ощущение обреченности царя Валтасара и означает, что химера стала заметна. Собравшиеся чувствуют то же, что Даниил — он лишь осмеливается произнести это вслух. Но откуда взялась эта общая уверенность, никто особо не понимает: таков «дух времени». Триггером служат слова «мене, мене, текел, упарсин», которые в ужасе повторяет сам царь… Дальнейшее известно.

— Рембрандт был знаком с некоторыми таинствами, — говорит Дави. — Его картина «Пир Валтасара» просто идеально изображает процесс создания химеры и реакцию целевой группы. Обычно эти два события разнесены во времени, но в этом уникальном случае они совпадают…

Голгофский прощается с Дави и идет к себе в гостиницу. Его мысли так поглощены услышанным, что по дороге он чуть не попадает под машину. На слежку он даже не обращает внимания.

Вернувшись в гостиничный номер, он подводит итог:

«Итак, химера есть своего рода граффити. Для граффити нужно три вещи: краска, кисть и стена. Краска здесь — жизненная сила, то самое, что Солкинд называет энергией «ка». Кисть — это магический жезл, специальная указка, гусиное перо или просто палец. Стена — это наше общее бессознательное. «Архонты», «летуны» или «Орлы Разума» дают адепту доступ к такой его зоне, где оставленная надпись будет хорошо видна… Но, самое главное, нужен, конечно, свой Бэнкси — невидимый, но очень ощутимо присутствующий художник…»

Встав из-за стола, Голгофский лезет зачем-то в бельевой шкаф и находит… пачку плотно упакованных желтых жилетов со светоотражающим покрытием. В другом шкафу — то же самое. Жилеты спрятаны даже в тумбе под телевизором.

Голгофский понимает, что готовится провокация. Вряд ли, конечно, этим занимаются французские власти или спецслужбы — скорей всего, работает одно из тайных обществ, недовольных его изысканиями. Опасность реальна.

Собрав вещи, Голгофский бежит из гостиницы. Приехав на вокзал, он подбрасывает свой мобильник в тамбур поезда, уходящего в Лион — а сам, после коротких переговоров по общественному телефону, уезжает в Ниццу.

Яхта дружественного олигарха, чайки, дядя Ваня, три сестры…

Через пять вечеров похудевший и бодрый Голгофский уже в Москве. Вернее, в Кратово. К приятному удивлению, его встречает Ирина Изюмина.

Если перевести следующие двести страниц «Искусства Легких Касаний» на лаконичный язык протокола, происходит следующее: Ирина Изюмина приезжает из Голландии после какого-то неприятного происшествия с участием мигрантов (она не обвиняет афганских юношей ни в чем и понимает их пубертатную боль, но у полиции складывается подозрение, что она пытается сыграть на противоречиях между сегментами мультикультурного общества). Пока у нее не нашли пачку желтых жилетов или что похуже, она возвращается на негостеприимную Родину — и начинает поливать бонсаи сама.