Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

— Меня это очень расстраивает, — сказал Кузьма, когда Егор кое-как успокоился и все были в сборе внутри. — Но я в таких вещах понимаю плохо. Поэтому хочу услышать ваше мнение. Хочу, чтобы все сказали. У нас будет совет. По каждому вопросу.

— В круговую поруку нас хочешь? — спросил Петр. — Чтобы мы все за это отвечали?

— За чего «за это»? — нахмурился Кузьма. — Ты вроде раньше не спорил.

— Меня до этого никто и не спрашивал. А теперь, когда мы по уши в говне…

— В каком говне? Паш, он о чем?

— Ссыт, — коротко пояснил тот. — Боится, кавказцы его кое за что прихватят. Ну, или менты.

— Почему? — с искренним недоумением спросил Кузьма. — Я же говорил. Я, когда надо будет, всю ответственность перед ментами возьму на себя. Я уже договорился обо всем. Порядок будет наш тут, они меня поддерживают. Все меня поддерживают. А чертей мы передавим, тем более теперь, — он кивнул на оружие. — Вот увидишь.

Петр ничего не ответил, отвел взгляд.

— Что это? Я не понял.

— За семью тревожится, — подсказал Павел.

— Да, беспокоюсь! Ты тут устраиваешь беспредел! — Петр треснул кулаком по столу. — А у меня жена, дети! Зачем мы их побили? Думаешь, так просто нам спустят это?

— Я устраиваю беспредел?! Я порядок навожу! В родном поселке, где всё просрали! Уезжал — было цветущее место, а сейчас?! Понастроили невесть чего на набережной, грязь, мусор, черти, цыгане, вот еще и… художники какие-то, оказывается, срам рисуют, — он неуверенно скосился на Егора, и тот активно закивал. — Я уже боюсь по улице ходить, — Кузьма вдруг расхохотался. — Что следующее увидаю!

— Увидает он… — мрачно передразнил Петр.

— Слушай меня. Никто не держит! — Кузьма поднялся, надвинувшись на него исполинской фигурой.

— Ты вот сейчас щемить его начнешь. Кому от этого польза? — спросил Петр, оставаясь на месте. — Тут чего, музеи, что ли, есть, где его картины висят? Не наше ведь дело. Он из Москвы, пусть они с ним и разбираются.

— Много они разберутся. Там же одни пидарасы, — гнул свое Егор.

Кузьма снисходительно улыбнулся.

— Видишь? — спросил он, возвращаясь за стол.

— Короче. Мне работать надо. Народ от меня и так шарахается. Теперь все боятся, что мы скоро стрелять начнем! Они, кстати, все знают, что ты привез. — Он раздраженно повернулся к Никите. Тот развел руками. — Так что я пошел.

— Рано еще, мы не договорились. Будем голосовать сначала.

— Я пошел таксовать, — Петр поднялся.

— Ты сядешь и будешь голосовать, — холодно сказал Павел, и все замолчали. Бывший полицейский не поднял голоса и не прикоснулся к оружию, но угроза была очевидна, и Петр сел на место.

— Посиди, — посоветовал Никита запоздало. — Сейчас посоветуемся и пойдем.

Но мрачную атмосферу уже было не развеять. Все, кроме Петра, проголосовали за то, что с художником надо «потолковать», а на картины «посмотреть». Хоть формулировка была нейтральной, каждый почувствовал угрозу. Егор ликовал.

— Ну что, сейчас пойдем к нему? — спросил он.

Теперь, когда решение было принято, Кузьма не волновался. Он почесал щетину, взглянул на часы.

— Можно завтра, — сказал он. — А есть его картины? Не фотки, а настоящие?

— Он что-то продает на набережной.

— Вот с этого начнем. Завтра. Отвезешь нас, Петь? Мне бы машину мужикам в ремонт сдать. Совсем стучит уже подвеска…

Петр молчал, опустив взгляд в пол.

— Ты не злись на нас. Мы тут общим делом связаны. Надо держаться друг за друга, понимаешь?

— Понимаю.

— У нас одна надежда, друг на друга, — уже направляясь к выходу, продолжил Кузьма. — Мы не можем тут разборки друг с другом начинать! Это пусть гражданские расколотые будут, а у нас каждый за другого как за брата.

Вечером Кузьма остановился под тополем, понимая, что не хочет домой. Упорно названивала Катя. Ее дурацкие вопросы стали раздражать. К тому же в последнюю встречу явилась разодетая и раскрашенная, как шлюха, и весь разговор он чувствовал, как кровь злобно стучит в висках и между ног, требуя выхода…

— Пап, будешь кушать? — спросила Полина. Она подкралась бесшумно, и ее голос заставил Кузьму вздрогнуть.

— Может, буду, — отозвался он, поднявшись. Он посмотрел на нее, спрятанную в серость сумерек, и со вздохом заметил, что она смотрит куда угодно, лишь бы не на него.

— Приходи, — тихо сказала она и повернулась, чтобы уйти.

— Полина… всё в порядке?

Дочь молчала.

— Говори, меня можешь не бояться.

— Да? — удивленно переспросила она, потом спохватилась: — Я не боюсь, но тут…

— Что? Расскажи мне, дочка.

— Тут… — Она выдохнула и, набравшись мужества, сказала: — Кто-то приезжал днем, сидел в машине и смотрел на дом…

— Кто? Ты их знаешь?

— Я… я не уверена…

— Говори! Не бойся… — Кузьма почувствовал, что закипает, но решил быть терпеливым до конца.

— По-моему, это хозяин ресторана был, Юнус… Ты его не знаешь, может быть. Он, пока тебя не было, заезжал к маме, что-то продавал ей тут или… я не знаю, в общем, чего он ездил.

Кузьма тяжело вздохнул, поглядел на кулак, разбитый в драке.

— Ладно, ступай в дом, дрожишь вон, холодно. Я скоро приду. Буду ужинать.

Полина поспешила убежать, так и не взглянув ему в глаза. Кузьма почувствовал: еще немного, и она отдалится окончательно. Стоило ли ради этого возвращаться?

На следующий день сели в машину Петра и отправились в центр поселка. Неприметную девятку хорошо знали и охотно давали ей дорогу на перекрестках и даже пешеходных переходах, люди торопились убраться оттуда, где появлялся Кузьма.

— Вон его палатка, — сказал Егор, когда вышли на набережную.

— А где он сам? Этот, что ли?

— Нет, этого он нанимает продавать, а сам он старый типа уже, сидит дома.

У палатки вертелся щуплый парнишка, которого Кузьма смутно припоминал.

— Ты чей? — спросил он.

— Пахомов я, Олег, дядя Кузьма, не помните? — Тот весело улыбнулся, приглаживая растрепанные ветром волосы.

— А, Пахомов! Виталия сын?

— Ну да!

— Не узнал. Подрос ты. Помню, под стол пешком ходил.

— Это когда было, — смутился подросток.

— Ладно. Почем твои художества?

— Ну, эти вот по пять тысяч, эти по семь, тут вон по десять и дороже.

— По десять?! — Егор присвистнул.

Кузьма зашел в палатку и осмотрелся. Картин было немного. В основном на них были изображены полуобнаженные молодые люди, растерянно замершие посреди стихии: тут были и юноши, столпившиеся на одинокой скале, окруженной грозовой тучей, и молодые космонавты (тоже почти голые), сошедшие с космического корабля на горящей планете, и двое венчающихся (над ними возвышался полностью облаченный священник, совершавший таинство). Эти двое помещены были в слабо мерцающем пучке света, а вокруг тянулось бесконечное поле боя — трупы, убивающие друг друга чудовища, война.