Йожеф Балаж - Посреди земли

— Ну что ж, — Бартош смущенно улыбнулся, — жена хочет купить машину.

— Машина будет. Передай от меня поклон супруге.

— Непременно. Вообще-то она сегодня уезжает в Вену.

— Вот как… Ну, перейдем к деталям?..

На робкий стук в дверь никто не откликнулся. Только главный инженер увидел, что дверь отворилась и в комнату вошел парнишка, по всей вероятности, тот самый мальчик на лето. Дарко буквально впился в него глазами, взглядом властно требуя обратить на себя внимание. Обычно, когда в комнату входил кто-нибудь из посторонних, он тут же, не задумываясь, направлялся к Мишкатаи, важно и гордо восседавшему за своим столом, и здоровался с ним в первую очередь, принимая его за главного инженера. В такие минуты Дарко чуть не лопался от злости, сколько раз он уже готов был сорваться, накричать, но в последнюю минуту все же обуздывал свои чувства. Ведь только благодаря расторопности и организаторским способностям Мишкатаи ему удалось построить себе виллу в Семеше.

Мальчик окинул комнату быстрым взглядом, шагнул к столу Мишкатаи, и, когда тот поднял на него глаза, вежливо представился.

— Садись, мальчик.

— Большое спасибо, — сказал тот и сел.

Черт бы побрал этого подлого жулика, злился главный инженер, даже и тут пытается подорвать мой авторитет. Но ничего, в один прекрасный день он мне за все заплатит, он у меня доиграется, он еще пожалеет.

Мишкатаи прекрасно знал, что творится в душе Дарко. И позволял себе играть на нервах главного инженера ровно столько, чтобы остаться безнаказанным. Выдержав паузу, он указал на стол Дарко.

Лицо главного инженера прояснилось. Он тоже предложил мальчику стул, задал ему несколько вопросов, в пол-уха выслушал ответы, размышляя о том, какой это был бы ловкий ход — прикрепить мальчика к Мишкатаи. Но сделать этого не посмел, боясь мести Мишкатаи. Меньше всего он опасался Бартоша, потому и решил, что мальчик будет работать с ним.

— Очень интересное задание, — воскликнул инженер-сантехник, когда Мишкатаи объяснил, что предстоит ему проектировать в коровнике.

И в эту минуту главный инженер сказал:

— Бартош! Мальчика прикрепляю к тебе.

Бартош резко вскинул голову, будто очнулся от глубокого сна.

— Ко мне? — спросил он. — А почему именно ко мне? Не понимаю.

Все замолчали, а главный инженер осипшим от простуды голосом и категорическим тоном заявил:

— Я своих распоряжений не обсуждаю!

Бартош начал было оправдываться, что его не так поняли, и, окончательно сконфуженный, направился к юноше.

— Что мне с тобою делать? — то ли вслух сказал он, то ли подумал только, потом взглянул на часы, вспомнил, что обещал проводить жену на вокзал, и воскликнул:

— Знаю, что тебе поручить! — лицо юноши оживилось. — Вызови мне по телефону такси. И до тех пор не отходи от аппарата, пока не добудешь машину.

Мальчик разочарованно посмотрел на него, но, ничего не сказав, повиновался. Между тем жара становилась все невыносимее. Иренке, узкобедрая чертежница, принялась рассказывать анекдот, чтобы хоть немного разрядить обстановку, но самую концовку скомкала. Шани Козак поправил ее, но теперь анекдот уже не вызвал смеха.

— За тобой должок, Енё, — обратился главный инженер к Мишкатаи, — ты ведь нам толком так и не рассказал, как мы заполучили этот образцовый коровник.

— Жарко… — неопределенно протянул инженер-конструктор и кивнул в сторону мальчика.

Наконец-то появилось такси. Бартош сбежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки с удивительной для его большого тела легкостью. Губы Эмёке дрожали, глаз подергивался. Как обычно перед отъездом, она нервничала. Но тем не менее, увидев мужа, тут же спросила:

— Получил заказ?

Бартош хмуро кивнул, потом, виновато улыбнувшись, добавил:

— Ты меня втравила.

— Теперь все так делают, — пожав плечами, сказала женщина. — Я тебя не только в это втравила.

Двух столь различных во всем людей свела сдаваемая внаем комната. Бартош снимал комнату у Шимонов, когда, закончив учебу, получил назначение на работу. Эмёке обратила внимание на симпатичного молодого человека, приехавшего из деревни, обучила его хорошим манерам, научила, как надо одеваться, питаться. Бартош всегда говорил, сколь многим он обязан своей жене, но никогда ни слова не обронил о том, чего ему не хватает в жизни.

— Я подумала и решила, — заявила женщина, когда они выходили из подъезда. — Мы не «трабант» купим, а «рено», «фиат» или «фольксваген».

— Если только…

— И знаешь, было бы замечательно, если бы ты на новой машине приехал за мной на вокзал… — Это она сказала, когда они уже стояли на платформе.

— Попробую.

Бартош всегда уставал от разговоров с женой, а сегодня в ее словах еще и явно чувствовалось: он не оправдал надежды, которые она связывала с ним. «Ты же ценный кадр, понимаешь, — твердила она, — вам все можно». — И жизнь не всегда, но весьма часто подтверждала ее слова. «Машину и ту я тебе устроила, — говорила она высокомерно, с раздражением, — сам ты на это не способен, хотя все данные у тебя есть — происхождение, способности, трудолюбие». Он возражал, противился, но, как и другие коллеги, в конце концов попал в лапы Мишкатаи.

Выйдя на улицу, Бартош с тоской подумал, что, если вернуться сейчас в институт, ему опять придется по уши окунуться в эту грязь, и его охватило отвращение. Глупое, бессмысленное отвращение, до которого никому нет дела. Ведь Мишкатаи однажды прямо сказал ему, что он, Бартош, активно или пассивно, но все равно во всем этом участвует.

Бартош повернул обратно, зашел в привокзальный ресторан, заказал обед, выпил три кружки пива и стал разглядывать посетителей, сидевших в большом, просторном зале. По временам что-то объявляли в микрофон, люди поднимались из-за столов и покидали зал. На их место приходили новые пассажиры. Наблюдая за ними, Бартош отвлекся от своих мыслей и в довольно благодушном настроении вышел из ресторана.

Было около половины четвертого, когда он вернулся в институт. В коридоре он увидел своего мальчика на лето. Тот сидел у стены, спрятав ноги под стул, голова его упала на грудь, он дремал. Заслышав шаги, юноша поднял голову и, когда увидел Бартоша, вскочил.

— О господи, — вырвалось у инженера, он почувствовал угрызения совести. — Я ведь совсем позабыл о тебе. Ты, значит, и не обедал?

Лаци, смутившись, покачал головой: нет, не перекусил даже, а когда Бартош спросил, почему же он не узнал у кого-нибудь в отделе, где можно пообедать, и почему не сбегал в буфет, мальчик замялся и ничего не сказал.

— Чтобы такой большой парень и был таким рохлей?! — рассердился Бартош. — А если бы я не вернулся с вокзала, ты что, умер бы с голоду?

Но, увидев, что мальчику не по себе, Бартош не стал его больше ни о чем спрашивать, потом подумал минуту-другую и сказал решительно: